Суровая свекровь приехала в гости

Олю разбудил телефонный звонок. Взглянув на часы, она увидела, что ещё не было и шести утра. На том конце провода звучал голос отца, дрожащий, непохожий на обычный его тон, будто он сдерживал слёзы.

— Оленька, миленькая… Маму увезли в больницу. Что-то с сердцем…

Ольга не помнила, как оделась, как выбежала из дома. Машина летела по пустынным улицам в сторону городской больницы, а в голове молодая женщина прокручивала десятки самых разных вариантов.

У приёмного отделения её встретил отец, он был сникшим, с потухшими глазами. Григорий Михайлович сидел на скамейке, опустив голову.

— Что случилось? Как она? — кинулась к нему Оля.

Он лишь покачал головой и отвернулся. Расспросить его толком не удалось: на все вопросы он либо молчал, либо глухо бормотал, что «врачи занимаются», «пока непонятно».

Оле пришлось ждать пару часов, пока не объявили часы посещений. Вместе с отцом они поднялись на второй этаж. Оля сразу узнала маму среди других, лежавших в палате, она была бледная, маленькая под серым больничным одеялом, словно пыталась спрятаться в нем от всего мира.

Ирина Павловна, увидев мужа, резко отвернулась к стене.

— Мамочка… — шепнула Оля приближаясь. — Мы пришли…

Но мать прохрипела:

— Я с ним говорить не хочу!

— Ну, Ира… — растерянно протянул отец, делая шаг вперёд.

— Пусть уйдёт! — почти выкрикнула она рыдая. — Христом Богом прошу! Пусть уйдёт!

Оля, не понимая, что происходит, молча взяла отца за локоть и мягко, но настойчиво вывела его из палаты. Тот послушно пошёл. Вернувшись к матери, Оля осторожно присела на край кровати и взяла мамину холодную руку в свою.

— Мамочка, что случилось? — спросила она тихо.

Ирина Павловна не сразу ответила. Губы её дрожали, в глазах стояли слёзы. Наконец, она выдавила сквозь рыдания:

— Он меня предал, Оля… С коллегой своей… Много лет обманывал… А теперь она беременна… Ему пятьдесят четыре года, а он… Оля, ты понимаешь?!

Оля смотрела на мать, слышала каждое слово, но не верила в происходящее. Она всегда думала, что их семья крепкая и надёжная. У родителей уже внуки — её дети, старенький домик на даче, привычные летние поездки, застолья и друзья. Она не могла вместить в голове, что ее отец умудрился крутить роман на стороне.

Оля гладила мамину руку, утешала как могла, шептала что-то успокаивающее, сама едва держась. Внутри неё бушевал ураган чувств: боль за мать, злость на отца, стыд, недоумение, растерянность.

Оля вышла из палаты. У дверей ждал отец. Она молча махнула рукой: «Не сейчас». Но он всё равно пошёл за ней по коридору, не в силах молчать.

— Оля, ну послушай… Я не хотел… Я люблю твою маму… — задыхался он, хватаясь за сердце. — Ну так вышло… Прости меня… Я же сам ей всё рассказал!

Оля резко остановилась:

— А у неё сердце твоей «правды» не выдержало! — выкрикнула она с такой силой, что по коридору прокатилось тяжёлое эхо.

Григорий Михайлович весь сжался. Он смотрел на дочь как побитый пес, но Оля, едва сдерживая слёзы, отвернулась и пошла прочь.

После выписки Ольга забрала мать к себе. Ирина Павловна почти не разговаривала, больше лежала, уткнувшись в подушку, будто отгородившись от всего мира. Жизнь всей семьи застыла в неопределённости: никто не знал, как жить дальше, как вообще собрать осколки привычного быта.

И вот однажды раздался настойчивый звонок в дверь. Оля открыла, а на пороге стоял отец, помятый, осунувшийся, с мешками под глазами.

— Ирочка… Вернись домой… Я тебя прошу… — начал он кричать, чтобы жена услышала.

Оля уже собиралась захлопнуть дверь, но мать вдруг подошла сама. Лицо её оставалось холодным.

— Зачем мне к тебе возвращаться? — спросила она сухо.

И тогда Григорий Михайлович выдавил:

— К нам едет мама…

Эти слова повисли в воздухе. Виталина Аркадьевна, свекровь Ирины, — женщина старой, суровой закалки, властная и непреклонная. Все в семье перед ней трепетали: и дети, и взрослые. Она была строгой до жестокости и особенно строга к своему единственному сыну.

Григорий Михайлович, понимая, что выбора у него нет, опустился на колени прямо в прихожей. Склонив голову, он хватал жену за руки, целовал их приговаривая:

— Прости… Прошу… Вернись… Ну не должна она все это знать! Проклянет меня мать!

Ирина Павловна смотрела на него с горечью. Этот мужчина еще недавно был для нее самым родным и любимым, но теперь ей было тошно на него смотреть. Наконец, она вздохнула и кивнула:

— Ладно… Вернусь. Но только до ее отъезда, понял?

Оля стояла в стороне, сжимая кулаки, чувствуя, как где-то внутри неё нарастает странное, пронзительное чувство — ей тоже был противен отец.

Поначалу всё шло на удивление хорошо, правильнее сказать, привычно. Виталина Аркадьевна, приехав в гости, как всегда, держалась по-королевски. Она методично критиковала всё, что видела:

— У вас в доме пыль на подоконниках, Ирочка… И кто это так небрежно стирает?

Ирина молчала.

— Гриша, что за борода? Ты выглядишь как алкоголик! Постригись и побрейся немедленно.

Григорий только вздыхал.

— Оля, милая, почему ты подаёшь такие пустые супы? Где навар?

В свободное от критики время, Виталина Аркадьевна каталась по театрам, музеям, ездила в гости к родне. В свои восемьдесят лет она была энергичной, и уставали от ее затей все, кроме неё самой.

Однажды под вечер, Виталина Аркадьевна вернулась из музея и, войдя в квартиру, ахнула: в гостиной стоял шикарно накрытый стол. Белоснежная скатерть, блестящий фарфоровый сервиз, серебряные приборы, куча закусок, горячее, десерты, бокалы и даже бутылка вина.

— Ирочка! — воскликнула она, присматриваясь, — у нас что, праздник?

Ирина Павловна спокойно кивнула, поправляя складки на скатерти:

— Да. Вот-вот начнётся.

Григорий Михайлович, вернувшийся с работы к этому времени, побледнел. Он переводил взгляд с жены на стол, на мать и обратно, чувствуя, что что-то здесь неладно.

— Ир, что происходит? — пролепетал он.

Но та только загадочно улыбнулась. В этот момент раздался звонок в дверь.

— О, гости! — оживилась Виталина Аркадьевна.

Оля метнулась к двери. На пороге стояла женщина лет тридцати пяти: в странном костюме, с туго затянутым пучком на голове. В руках у нее была коробка с тортом.

Ирина Павловна подошла к гостье и торжественно повернулась к свекрови:

— Познакомьтесь, Виталина Аркадьевна. Это ваша новая невестка.

— Что?! — выкрикнула та, едва не выронив сумочку.

— Да, да, — мило подтвердила Ирина Павловна, — вы не ослышались. Это возлюбленная Гриши. А ещё у вас скоро будет новый внук.

У Виталины Аркадьевны будто земля ушла из-под ног. Лицо её сначала стало пунцовым, потом багровым. Григорий Михайлович забегал вокруг заикаясь:

— Мамочка, Ирочка шутит! Это шутка! Ирочка, скажи, что это шутка!

Ирина Павловна с невозмутимым видом схватила растерянную женщину за руку и аккуратно усадила её за стол.

— Шучу ли я, Елена? — спросила она, глядя той в глаза.

Елена открыла рот, но ни звука не смогла выдавить, только заморгала в панике. И в этот момент Виталина Аркадьевна с яростью схватила ближайшую тарелку с селёдкой под шубой и с размаху запустила её в сына.

Тарелка пролетела над головой Григория, и по его лицу растеклась сиренево-розовая каша из свёклы и майонеза.

— Какой же ты подлец, Гриша! — закричала Виталина Аркадьевна, подхватывая следующую тарелку.

Крики, грохот, разбитая посуда — гостиная в считаные секунды превратилась в театр абсурда. Елена тихо всхлипывала, не в силах двинуться с места. И только Ирина Павловна стояла посреди всего этого хаоса, спокойная, с лёгкой улыбкой на устах.

Тем же вечером Виталина Аркадьевна не стала долго размышлять. Она решительно вошла в спальню сына и невестки, открыла шкаф, начала выдергивать оттуда его вещи и бросать их в чемодан.

— Мамочка, что ты делаешь?! — завопил Григорий Михайлович, вбегая следом.

— Помогаю тебе, взрослому мужчине, устроить личную жизнь!

Через полчаса в коридоре стоял пухлый чемодан и спортивная сумка с ботинками. Внизу уже ждало такси.

Григорий Михайлович суетился, умолял:

— Мама, ну, пожалуйста! Ну не выгоняй! Ну я же взрослый! Ну это же МОЯ квартира!

Виталина Аркадьевна, поправляя свою прическу, вдруг рассмеялась.

— Моя квартира, сынок! — отчеканила она, наслаждаясь эффектом. — И пока что я жива… И до завтра умирать не собираюсь.

Она сделала паузу, глядя на побледневшего Гришу, и добавила:

— А завтра, если хочешь знать, всё в этом доме будет завещано Ире и Оле. Так что! Удачи вам с этим инфантильным нищебродом, — обратилась она к стоящей за спиной Григория Елене.

Елена попыталась что-то промямлить, но Виталина Аркадьевна безжалостно захлопнула дверь перед их носами. В доме повисла тишина.

Виталина Аркадьевна, тяжело вздохнув, опустилась в кресло у окна. Она достала из кармана аккуратно сложенный носовой платок и промокнула им глаза. Потом повернулась к Ирине Павловне, которая всё это время стояла рядом.

— Ох, Ира… Ира! — устало сказала Виталина Аркадьевна. — Прости меня! Я не думала, что вырастила такую вот гадость! Стыдно мне, стыдно…

Ирина Павловна впервые за долгие дни рассмеялась.

— Ничего, Виталина Аркадьевна, — мягко ответила она. — Жизнь не заканчивается в пятьдесят четыре… Еще что-то придумаю!

Виталина Аркадьевна ответила ей задорным смехом:

— Да уж! Посмотри на меня! Сколько ещё энергии!

Ирина Павловна шагнула на кухню.

— Вы будете чай? А уж потом я все тут уберу, — спросила она через плечо.

— Я?! Конечно, буду! — оживилась Виталина Аркадьевна. — Но только с тортом! Съем пару кусков! Жизнь у нас, Ирочка, продолжается. И пусть только попробует кто-то лишить нас удовольствий! А с уборкой я помогу, не волнуйся. Ольга! Пошли чай пить! С коняком. Бабушка хочет отдохнуть.

Ушла от мужа из-за звонка свекрови

— Мам, папа сказал, что мы к бабушке Нине на дачу поедем в выходные! А там есть детская площадка? — заявила Настя на прогулке, выдав планы отца. Планы, которые он не обсуждал с женой.

— Когда тебе папа сказал это? — Марина подняла брови.

— Не помню… может, вчера. — Настя посмотрела на маму. — А там на даче будет весело?

— Милая, я вообще не знаю, почему папа так сказал. Давай мы поговорим об этом позже, — тактично ответила Марина, хотя внутри все кипело. Ее муж, Саша, снова что-то решил. Сделал так, как ему кажется, будет правильно. Как лучше. Но не для Марины.

Вечером, когда дочка уже спала, Марина подошла к мужу и задала прямой вопрос:

— Почему ты сказал Насте, что мы едем к твоей матери на дачу?

— Потому что она спрашивала про бабушку. Ребенок скучает.

— А… И ты решил таким образом отделаться от ее вопросов? Значит, этот ответ ничего не значит?

— Почему? Я сказал как есть. Мама тоже скучает, ждет нас в гостях.

— Мы можем с ней встретиться в городе. Совсем необязательно тащиться на дачу.

— Мама рассчитывает на нас. На нашу помощь. Я уже сказал, что мы приедем.

— Я не хочу ехать, Саша, услышь меня! — Марина стояла на пороге кухни, стараясь не кричать.

— Ты опять за своё, — устало вздохнул муж. — Это дача, Марина, свежий воздух, родные люди!

— Твои родные, Саша, не мои! — с горечью уточнила она. — Я устала изображать радость от этих ваших шашлыков, грядок и свежего воздуха! Мне это не надо. И дочка ещё маленькая. Мало ли чего случится?!

— Мама ждёт. Она там всё приготовила, мясо замариновала. Нельзя её подвести, — отрезал он.

— Хорошо, в таком случае мы едем на сутки.

— Я сказал, что вы с дочкой останетесь с первого по десятое мая, — не отвлекаясь от телефона, между делом сказал Саша.

— Нет. Если хочешь, оставайся хоть навсегда. Я на вашей даче пахать не намерена! — рявкнула Марина, позабыв, что дочь спит. К счастью, Настенька не слышала перебранки родителей. Она видела яркие, красочные сны, и в ее маленьком мире было все радужно и здорово, чего не сказать о мире взрослых.

Утром спор родителей продолжился. Но Настя, которой, как оказалось, отец пообещал какой-то подарок от бабушки, сама собрала свой рюкзачок и сказала маме, что хочет ехать.

— Алло? Да, я приеду сегодня к трем. Надо жену и дочь отвезти на дачу. Ага, — муж говорил по телефону и, увидев лицо жены, которая не ожидала такого, поспешил оправдаться:

— Вас отвезу сейчас на дачу к маме, без пробок, а сам подъеду завтра. Надо на работе кое-что доделать. Мама вас ждет, давайте шевелиться. Настюша, ты готова к путешествию? — спросил муж, запихивая в машину пакеты с гостинцами для матери.

— Да, папочка!

Марина хотела возразить, но взгляд на маленькую дочку, радостно перебирающую в рюкзачке свои игрушки, заставил её замолчать.

Дорога на дачу тянулась бесконечно. Дочка весело болтала на заднем сидении, напевая какие-то песенки. Марина старалась улыбаться, но внутри всё сжималось. Она чувствовала себя заложницей обстоятельств. В семье, где у нее не было права голоса.

Дом свекрови, Нины Сергеевны, стоял на окраине, почти в поле. Марина не любила это место: мошки и комары от небольшого пруда, запах старого дерева и отсутствие удобств — вместо душевой баня, вместо удобного туалета в доме — сараюшка на краю огорода.

— Почему вы не сделали туалет дома? — как-то раз спросила Марина. Муж и свекровь посмотрели на нее тогда, как на чудачку.

— Зачем? Дача — есть дача. Мы — не короли, можно и прогуляться до сортира, — сказала тогда Нина Сергеевна. У Марины, которая привыкла к городским удобствам, такой ответ вызвал недоумение. Деньги у свекрови были, да и сын, Саша, неплохо зарабатывал. Они просто не понимали, зачем тратиться на это. Лучше поставить новую теплицу или печь в бане обновить.

То же касалось и замены мебели, ремонта в домике.

«Хорошо, хоть в доме не печь, как в древности, а нормальная плита», — мысленно шутила Марина, глядя на допотопную газовую горелку и тазик, где свекровь стирала вещи. Везти на дачу машинку-автомат она считала глупостью, хотя жила все лето за городом. Так и стирала в тазике…

— Ну наконец-то, я уж думала, не приедете! — фыркнула свекровь, встречая гостей.

— Мам, я поехал на работу. Марина тебе поможет с делами, — сказал Саша и, выгрузив вещи, умчался в город.

— Мамуля, а это кто на фотографиях? — спросила Настя, заходя в дом.

— Папа.

Марина в очередной раз отметила, что на стенах и полках — одни Сашины фотографии: он в детстве, он в школе, он на выпускном. Ни их свадебных фото, ни фотографий внучки. Ничего, кроме Саши и его мамы.

— Настя, поиграй в саду. А мы с мамой пойдем сумки разбирать и обед готовить.

— Я дочку одну не буду в саду оставлять. Она не привычная к такому, — сказала Марина.

— Ой, подумаешь! Что с ней может случиться?

— Я не оставлю Настю, — перебила Марина.

— Ладно, тогда бери картошку и ведро с собой. Мне все равно, где ты будешь ее чистить, хоть на Луне, — сухо сказала Нина Сергеевна, поручая невестке ответственное задание.

Пока Марина занималась картошкой, Настя бегала по двору, собирая какие-то веточки и травинки. В доме Нина Степановна разговаривала по телефону, как поняла Марина, с сыном.

— Да, хорошо, что доехал. Молодец. Нет, завтра не торопись, как получится, так и приезжай.

Марина отложила ведерко. Она ждала, что свекровь скажет что-то типа «вам с дочкой привет от папы». Но ничего подобного не прозвучало. Муж просто отчитался перед матерью, позабыв про жену и дочь. А может, Марина просто себя накрутила.

— Мам, я пить хочу. — Настя прибежала к матери. Марина заметила, что ребенок странно почесывает ногу.

— Что у тебя там? Иди-ка сюда… — Марина пригляделась и увидела маленькую, почти незаметную черную точку на ноге у дочери.

— Чешется… Комарик укусил? — спросила Настя, Марина покачала головой. Это был вовсе не комарик.

— Боже, нет, нет, только не это, — зашептала она, не зная, что делать, за что хвататься и как быть.

— Что у вас там? — недовольно спросила Нина Сергеевна.

— Похоже на к леща, — тихо сказала Марина, стараясь не выдать своего испуга и не напугать дочь.

Свекровь подскочила, начала причитать. Правда больше суетилась, чем помогала:

— Как можно было? Пять минут на улице и уже с приключениями! Ну что за мать такая? Недосмотрела!

— Мам, а что со мной не так? — напугалась Настя. — Что за лещ? Это рыба?

— Это такой… Такой как комарик, только чуть побольше, — выдохнула Марина. Трясущимися пальцами она вызвала такси, чтобы ехать в ближайшую больницу.

— Куда вы? Зачем? Я сейчас сама уберу, — внезапно заявила свекровь, поняв, что невестка собирается везти внучку к врачу.

— Нет! Я слышала про ин фе ци ро ванных особей, это опасно! — отказалась Марина.

— Да ладно, я кошкам убираю на раз, два! Ничего не случится…

— Нина Сергеевна, Настя — не кошка, она моя дочь. И мы сделаем так, как я сказала.

— Ну как знаете, если охота деньги тратить на такси, то поезжайте. — Пожала плечами свекровь.

Марина написала мужу, но тот не ответил на сообщение. Сев в такси, Марина все же позвонила ему.

— Что случилось там у вас? — спросил муж раздражённо.

— У Насти к лещ… — всхлипнула она. — Мы едем в больницу…

— Ну раз уже едете, что я сделаю? Поезжайте.

— Может, ты приедешь сегодня? Саш…

— Сегодня я не могу, меня никто с работы не отпустит из-за такой ерунды! Ладно, Марин, давай, мне надо работать. Врачи на то и врачи, чтобы помогать. Я в этом плане бесполезен. — На фоне послышались какие-то голоса, муж сбросил вызов.

Марина вцепилась в телефон.

Он даже не спросил, как дочка. Где и как подхватила насекомое… Ему было не до них.

К счастью, медсестра оказалась ловкой, да и Настя держалась молодцом, а вот Марина чуть не упала в обморок, когда ей принесли то, что нужно было сдать в лабораторию.

— Он не зара же нный? Моей дочке ничего не угрожает? Я видела передачу, как люди после укуса в ко ме лежат…

— Женщина, ну вы такая интересная… Откуда я знаю, какой он. Надо сдавать на анализ. У нас лаборатория на майские закрыта. За девочкой наблюдайте. Если будут симптомы, сразу приезжайте.

На дачу они вернулись, когда вечерело. Наскоро перекусили, и дочь попросилась спать.

В ту ночь Марина не сомкнула глаз. Настя тихо сопела рядом, а она ловила каждый её вздох.

Саша не позвонил. Марина не звонила ему тоже.

Утро началось с сильного ветра. Марина едва задремала, как хлопнули ставни. После чего начался настоящий шторм.

— Утро доброе. Надо все убрать из сада: белье, инструменты, вдруг дождь… Иди, а то у меня на плите молоко, — сказала свекровь, зайдя в комнату к Марине и Насте.

Марине пришлось встать и следовать указаниям Нины Сергеевны. Пока она возилась в саду, Настя проснулась и пошла к бабушке на кухню. Что произошло в следующий момент, Марина помнила смутно. Сильный грохот, похожий на взрыв, треск и дым из окна дома. Как узнала Марина позже — деревянный дом не был защищен от непогоды, громоотвод отсутствовал, поэтому молния попала аккурат в него. Произошло замыкание и возгорание. Старое дерево загорелось. Марина кинулась в дом, бросив чистое белье прямо на землю.

— Пожар! Помогите! — закричала свекровь, бегая по дому и хватая какие-то вещи. Почему-то она не подумала о том, что надо спасаться и спасать ребенка. На крики прибежали соседи, кто-то вызывал пожарных. Марина едва успела вывести дочь и вытащить кота. Нина Сергеевна же позаботилась только о телефоне и сумке.

К счастью, удалось локализовать пожар своими силами — местные мужики сбили огонь до приезда пожарных. Дом уцелел, только обгорела часть кухни.

— Как вы? Марин? Идемте к нам, — кто-то из соседей предложил свою помощь.

А Марина тем временем думала о том, что было бы, если бы с ними был Саша… Он бы, может быть, среагировал быстрее, потушил бы пожар сразу или хотя бы был рядом.

А ведь он так и не позвонил ей с прошлого вечера

Когда раздался звонок, Марина даже вздрогнула от неожиданности.

Но это был не её телефон.

На веранде соседского дома свекровь взяла трубку и заговорила:

— Да, Сашенька, я жива… Со мной всё хорошо… Не беспокойся. Дом пострадал, но не сильно. Надо будет делать ремонт. Да, да, я успела вынести документы. Да не суетись, соседи помогли. От Маринки-то толку нету. Сгорело бы все, если б мужики не прибежали на мой крик. — Нина Сергеевна всхлипывала в трубку, уверяя сына, что жива-здорова. Ни слова о Марине и о внучке.

Марина слышала разговор, и ей стало противно.

Саша снова позвонил не ей. Не справился о состоянии дочери. Неужели, он не понимал очевидных вещей?

Когда Саша, наконец, появился на даче, спокойный, будто бы ни их дом горел в тот день, Марина уже приняла решение.

— Не знаю, как ты и твоя мать, но мы с дочкой едем домой. Отвези нас.

— Марина, ну чего ты? Все живы. Дом почти целый. Что за трагедия? Подумаешь, немного пахнет гарью. Но ведь выветрится. Я вот, купил краску, купил ароматизатор, который нейтрализует дым.

Она молчала, не веря в то, что Саша настолько глуп.

— Ладно, я вызову такси. Надо было раньше это сделать, — пробормотала она.

— Да ну тебя, обидчивая! — Саша рассмеялся и хотел её обнять. — Чего ты? Вроде к лещ Настю кусал, а бесишься ты.

— Правда, Марин, хватит ерундой страдать. Лучше кисточку бери, будем гарь закрашивать, — влезла в диалог Нина Сергеевна. — Сегодня нам всем придется спать в одной комнате, самой дальней от кухни. Ну ничего, потеснимся.

Марина отступила.

— Не беспокойтесь, тесниться не придется. Я подаю на развод, — сказала она так спокойно, что Саша замер.

— Почему?!

Она посмотрела на него прямо:

— За то, что в твоей семье я всегда была лишней.

Настя не скандалила. Уехала с мамой в город.

Собирая вещи, Марина наткнулась на старую фотографию: она, Настя и Саша на прогулке в парке.

Настя тогда только училась ходить. Она тянула руки к отцу — а он стоял с телефоном около уха. Тогда ему позвонила Нина Сергеевна, он не сбросил, а так и стоял во время фотосессии, общался с матерью.

Марина тогда отшутилась.

А теперь увидела в этом всю их жизнь.

Это не было помутнением на фоне стресса. Она всегда чувствовала себя лишней в этой семье.

Когда родилась их дочь, Александр первым делом позвал к ним свекровь «помогать». Марина тогда мечтала о тихом счастье втроём. Но в их доме поселилась Нина Сергеевна — с вечными замечаниями, советами и недовольным молчанием.

— Мама у меня особенная, — оправдывался тогда Саша. — Ты должна это понять.

«Понять».

Она «поняла» в тот день, когда, возвращаясь из роддома, он первым делом заехал за матерью, чтобы показать ей новорожденную внучку, а Марина, уставшая и бледная, сидела в машине и ждала, пока Нина Сергеевна соберет вещи.

Она «поняла», когда на их годовщину свадьбы он отвёз мать на важное обследование, наплевав на ужин, который Марина готовила весь день.

Она «понимала» и когда на свой день рождения услышала:

— Мамочке нужно подарок выбрать, у неё тоже день рождения скоро.

Марина всегда уступала. Всегда закрывала глаза.

Но не в этот раз. Теперь у нее есть дочь. А вот у мужа, кажется, так и осталась только мама. Единственная и такая особенная.

Прошло несколько недель.

Саша думал, что жена вернется. Сидя на кухне у матери, он жаловался на Марину, искренне не понимая, что сделал не так.

А Марина?

Иногда Марина вспоминала тот страшный май.

Больницу, запах антисептика, крики свекрови, дым, страх за жизнь дочери…

И ни одного тёплого слова. Никакой поддержки от мужа. Равнодушие, на контрасте с заботой о матери.

Но все это теперь было в прошлом. Теперь в её жизни всё было по-другому.

Сначала — она сама.

Сначала — её дочь.

И только потом — весь остальной мир.