Я требую, чтобы ты меня к себе взял! — заявила мать сыну, с которым не разговаривала восемь лет
Андрей медленно поднимался по лестнице к квартире Елизаветы Сергеевны. Подруга матери звонила третий день подряд, настаивая на встрече. «Сыновий долг» — эти слова врезались в память с детства.
— Входи, не стой на пороге, — голос матери прозвучал привычно властно. — Видишь, до чего довёл родную мать?
Андрей окинул взглядом чужую комнату, где теснились вещи из прежней большой квартиры.
— Довёл? — он присел на краешек дивана. — Я восемь лет не имел к твоей жизни никакого отношения.
— Не умничай! — мать резко развернулась. — Если бы ты женился на достойной девушке из хорошей семьи, всё было бы по-другому! Твой отец не умер бы от расстройства!
— Мам, ты ведь кандидат наук, — Андрей наклонил голову, изучая её лицо. — Неужели серьёзно считаешь, что инфаркт случился из-за моей женитьбы? Или тебе так проще переложить ответственность?
— Ты… ты как смеешь! Я всю жизнь тебе посвятила, а ты выбрал эту… эту никчёмную учительницу вместо матери!
— Никого я не выбирал вместо тебя, дорогая мамочка. Ты сама поставила ультиматум: либо твой выбор невесты, либо изгнание. Помнишь? Или склероз уже добрался до памяти?
В детстве Андрей привык к материнским командам. То английский три раза в неделю, то плавание, то дзюдо — Елизавета Сергеевна копировала достижения детей своих подруг, забывая о прежних увлечениях через несколько месяцев.
— Лизочка создана для любви, а не для работы, — объяснял отец, когда сын недоумевал, почему мама целыми днями болтает по телефону, пока домработница ведёт хозяйство.
— Папа, — спрашивал десятилетний Андрей, — а почему мама никогда не спрашивает, чего я хочу?
— Сын, твоя мать лучше знает, что тебе нужно. Она же образованная женщина.
— Тогда почему она не работает, если образованная?
Пётр Михайлович только вздыхал и уходил читать газеты. Он зарабатывал в строительной корпорации, обеспечивая жене беззаботную жизнь из салонов красоты и ресторанов.
Всё изменилось в институте, когда Андрей влюбился в Олю.
— Эта страшненькая дурочка из педагогического? — Елизавета Сергеевна скривилась, словно попробовала что-то кислое. — Ты спятил! Я запрещаю тебе с ней встречаться!
— Мам, я её люблю.
— Любовь! — она фыркнула. — Я лучше знаю, кто тебе подходит! Эта серая мышь даже краситься не умеет! Что о нас подумают мои подруги?
— А что, теперь я должен жениться на девочке, которую одобрят твои подруги? — Андрей усмехнулся. — Мама, мне двадцать два года, а не двенадцать.
— Пока не одумаешься, в этом доме тебе делать нечего!
— Замечательно. Именно этого я и ждал от любящей матери. Поддержки и понимания.
***
Андрей ушёл и больше не вернулся. Они с Олей поженились сразу после института, жили в общежитии, потом снимали квартиры. Отец тайно предлагал деньги, но Андрей отказывался.
— Сынок, одумайся, — просил Пётр Михайлович во время редких встреч в кафе. — Мать переживает.
— Если переживает, пусть познакомится с Олей нормально. Без презрительных ухмылок и едких комментариев.
— Знаешь, какая она упрямая…
— Папа, дорогой, — Андрей наклонился к отцу, — ты тридцать лет живёшь с этой женщиной. Неужели до сих пор не понял, что её упрямство — это просто эгоизм в красивой обёртке?
— Не говори так о матери…
— А как ещё говорить о человеке, который не желает принимать выбор взрослого сына? Она что, хочет до старости выбирать мне носки и жену?
Только когда молодая семья решила завести ребёнка, Андрей согласился на помощь. Отец купил им однокомнатную квартиру и устроил сына в хорошую компанию.
— Папа, — говорил Андрей, принимая ключи, — я беру эту помощь только ради будущего ребенка. Но мать к нам не придёт, пока не научится уважать мой выбор.
— Когда родится малыш, она растает…
— Посмотрим. Хотя я не особо верю в её способность к метаморфозам.
За восемь лет родились Анечка и Максим, появилась трёхкомнатная квартира в ипотеку. Дети знали только дедушку — бабушка даже видеть их не желала.
— Лиза, хватит упрямиться, — уговаривал жену Пётр Михайлович. — Внуки растут, а ты их не знаешь. Анечка уже читает, а Максим такой смышлёный…
— Пусть сначала этот неблагодарный извинится и разведётся с этой своей дурой! Тогда поговорим о внуках!
— Лиза, им уже пять и три года…
— Мне плевать! Пока он не образумится, никаких внуков не существует!
Когда отца не стало, Елизавета Сергеевна на поминках набросилась на сына:
— Убил ты его! Свёл в могилу своим поведением! Не был бы такой неблагодарной скотиной, жив бы был!
— Мам, — Андрей говорил тихо, но каждое слово звучало отчётливо, — папа умер от инфаркта. От атеросклероза, курения и стресса на работе. Но если тебе легче обвинить меня — пожалуйста. Хоронить правду ты умела всегда.
— Как ты… На поминках отца!
— На поминках отца его вдова обвиняет сына в убийстве. Это нормально, да? Очень по-христиански.
***
Два года они не общались. Потом до Андрея дошли слухи о Романе — обходительном мужчине лет сорока, который утешал 58-летнюю вдову. Что он ей наобещал, никто толком не понял, но сначала Елизавета Сергеевна пустила его жить в свою квартиру, потом взяла кредит на его «бизнес».
— Лиза, — предупреждала соседка тётя Валя, — что-то мне этот твой Роман не нравится. Больно уж сладко говорит…
— Вы просто завидуете! — отрезала Елизавета Сергеевна. — Роман — предприниматель, у него свой бизнес! Не то что некоторые неудачники!
— Да я к добру говорю…
— Я взрослая женщина, сама разберусь в людях!
Когда Роман исчез вместе с деньгами, квартира ушла за долги. И вот теперь мать сидела напротив, в чужой однушке, среди остатков прежней роскоши.
— Я тебя воспитала, выкормила, на ноги поставила! — голос Елизаветы Сергеевны дрожал от злобы. — Теперь твоя очередь помогать! Мне негде жить!
— У тебя есть подруги. Те самые, мнение которых было важнее счастья собственного сына.
— Подруги не обязаны меня содержать! А ты — мой сын! Мой единственный сын! — она вскочила. — Я требую, чтобы ты меня к себе взял!
— В семью, которую ты восемь лет не хотела знать? — Андрей медленно поднялся. — В дом, где живут внуки, которых ты называла «детьми этой дуры»?
— Не смей так со мной разговаривать! Я твоя мать!
— Мать — это не биологическая функция, дорогая. Мать не отрекается от сына из-за его выбора. Мать не обвиняет в смерти отца. Мать не отказывается знать внуков. А ты? Ты просто женщина, которая меня родила. И на этом, пожалуй, материнство закончилось.
— Ты бессердечный эгоист! Совсем как эта твоя жена!
— Оля? Эгоистка? — Андрей рассмеялся. — Женщина, которая восемь лет работает в школе, воспитывает детей, ведёт хозяйство? В отличие от кого-то, кто всю жизнь прожил на шее мужа?
***
Тот разговор ни к чему не привёл. Андрей категорически отказался прописывать и уж тем более впускать жить мать в свою квартиру.
— Андрей, милый, — Елизавета Сергеевна сменила тактику, — я понимаю, что была не права. Может, попробуем наладить отношения? Я готова познакомиться с твоей… с Олей.
— Мама, поздно. Слишком поздно. Олю ты уже заочно оскорбила сотни раз. Детей лишила бабушки. Меня — матери. Сейчас ты готова на всё только потому, что осталась без крыши над головой.
— Я искренне раскаиваюсь!
— Искренне? — Андрей усмехнулся. — А если завтра тебе дом подарят, ты снова станешь искренне презирать мою семью?
Елизавета Сергеевна попыталась через суд доказать права на часть квартиры — первая покупка была на семейные деньги. Не вышло. Андрей снял ей временное жильё на три дня, потом устроил в квартиру к чужой бабушке, которая уехала жить в деревню, за символическую плату.
Войдя в эту квартиру, Елизавета Сергеевна едва не прокляла сына за убогую обстановку.
— Боже мой! — простонала она в телефон подруге. — Ты видела бы, в какую берлогу он меня засунул! Мебель из прошлого века, обои облезлые… Я здесь жить не могу!
— Лиза, а что делать? Сын хоть что-то даёт…
— Что-то?! Он должен меня обеспечивать!
Через месяц пришла повестка — мать требовала алименты в размере семидесяти тысяч.
— Семьдесят тысяч? — судья поднял брови. — На каком основании?
— Я привыкла к определённому уровню жизни! — заявила Елизавета Сергеевна. — Мой сын хорошо зарабатывает, он может себе это позволить!
— Женщина, — судья снял очки, — у вашего сына двое несовершеннолетних детей и ипотека. Пятнадцать тысяч по закону — больше доходы ответчика не позволяют.
— Пятнадцать?! — кричала Елизавета Сергеевна в коридоре суда. — На пятнадцать тысяч я умру с голоду! Ты хочешь, чтобы твоя мать подыхала как собака?!
— Значит, пора поискать работу, — спокойно ответил Андрей. — Знаешь, есть такая интересная штука — люди за неё деньги получают.
— Работу?! В моём-то возрасте?! Да ты издеваешься надо мной!
— Оля работает учительницей с двадцати двух лет. В любом возрасте. А ведь она, по твоим словам, «серая мышь» и «дурочка». Неужели кандидат наук не справится с тем, с чем справляется «дурочка»?
— Ты… ты язвительная змея! Весь в эту свою жену!
— Спасибо за комплимент. Если я стал похож на Олю, значит, повезло мне с женой.
***
Решение суда неожиданно освободило Андрея. Теперь он платил законную сумму и не нёс никаких дополнительных обязательств. Но материнские визиты с требованиями денег, скандалами и обвинениями отравляли жизнь всей семье.
— Послушай, — сказал он Оле однажды вечером, откладывая документы с работы. — А что, если мы переедём?
— Куда? — Оля подняла глаза от книги, которую читала детям перед сном.
— В столицу. Меня там зовут на работу. Хорошие условия, достойная зарплата.
— А твоя мать?
— Моя мать получит свои законные пятнадцать тысяч в любом городе. Банковские переводы работают по всей стране, — с лёгкой иронией заметил Андрей. — Но вот ключи от нашей квартиры у неё уже не будет.
Оля обняла его:
— Я согласна. Детям тоже будет лучше. Анечка перестанет вздрагивать каждый раз, когда звонят в дверь.
— А Максим не будет прятаться за диван при звуке голоса бабушки, — добавил Андрей. — Дети не должны бояться собственного дома.
— Когда начнём собираться?
— Через неделю подам заявление об увольнении. За три месяца всё улажу.
Через три месяца квартира была продана, вещи упакованы. Ждала новая работа, новая школа для Анечки, новый детский сад для Максима. А главное — ждала жизнь без постоянного страха перед неожиданными визитами и скандалами.
***
Елизавета Сергеевна, как обычно, явилась без предупреждения — с криками и требованиями дополнительных денег на лечение. В руках она держала очередные справки от врачей и чеки из аптеки.
— Опять эта выскочка дверь не открывает! — бормотала она, яростно нажимая на звонок. — Настроила против меня сына, стерва!
Дверь ей открыла соседка.
— Елизавета Сергеевна? Они две недели назад переехали.
— Переехали? Куда?
— А кто их знает. Адреса не оставляли. Только квартиру продали быстро и уехали.
— Как это — не оставили?! Я же мать! У меня болит сердце! Мне нужны деньги на лекарства!
— Ну так деньги-то вам переводят, я знаю. А вот где живут — не знаю, — пожала плечами соседка и закрыла дверь.
Елизавета Сергеевна металась по подъезду, названивала бывшим коллегам сына, друзьям Оли. Никто ничего не знал или делал вид, что не знает.
— Как это — не знаете? Вы же работали вместе! — кричала она в трубку коллеге Андрея.
— Он уволился и уехал. Куда — не сказал. Может, за границу, может, в другой город.
— Он не имел права! Я его мать!
— Имел. Он взрослый мужик, — спокойно ответил коллега и положил трубку.
***
А тем временем в столице Андрей помогал Максиму собирать новый конструктор, Анечка делала уроки за своим письменным столом, а Оля готовилась к завтрашним урокам в новой школе, где её уже приняли учителем математики.
— Пап, а бабушка найдёт нас? — спросила Анечка, откладывая ручку.
— Нет, солнышко. Не найдёт, — Андрей обнял дочку. — Мы теперь живём слишком далеко.
— А она не будет больше кричать на маму?
— Не будет. Теперь никто не будет кричать в нашем доме.
— И не будет говорить, что я плохо учусь?
— Ты учишься прекрасно, умница. И никто не смеет говорить тебе обратное.
Максим подбежал к отцу с собранным роботом:
— Папа, смотри! Он умеет стрелять!
— Молодец. Ты у меня настоящий инженер растёшь.
Оля подошла, отложив тетради:
— Как же хорошо, что мы можем просто разговаривать друг с другом.
— Без требований объяснить каждую потраченную копейку, — добавил Андрей — Пятнадцать тысяч я исправно перевожу каждый месяц. Закон соблюдён, совесть чиста.
— А совесть у тебя действительно чиста?
— Абсолютно. Я не обязан терпеть хамство и унижения своей семьи даже от родной матери.
***
Елизавета Сергеевна всё ещё искала сына, названивая в различные организации, пытаясь выяснить его адрес через знакомых.
— Людмила Васильевна, вы же дружили с этой Ольгой! Неужели не знаете, куда они подевались?
— Не дружили мы особо, Елизавета Сергеевна. И не знаю я, куда они уехали.
— Да как же так?! Сын от матери сбежал! Это же неслыханно!
— А может, было от чего бежать, — тихо предположила Людмила Васильевна.
— Что вы имеете в виду? Я что, плохая мать? Я всю жизнь ему отдала!
— Я ничего не имею в виду. До свидания.
Трубка снова замолчала. Елизавета Сергеевна швырнула телефон на диван.
— Все настроены против меня! Эта стерва всех настроила! — кричала она в пустую квартиру.
Но крик эхом отражался от стен и возвращался к ней же. Больше некого было винить — сын исчез, и адрес его никто не знал.
***
Прошло полгода. Елизавета Сергеевна так и не смогла найти сына. Все её попытки выяснить адрес через различные службы не увенчались успехом — Андрей предусмотрительно оформил временную регистрацию не по месту жительства, а данные о работе нигде не указал.
Деньги продолжали исправно поступать на её карту каждое пятнадцатое число. Но этого было мало — ей нужен был контроль, возможность влиять, требовать, упрекать.
— Он не имеет права так со мной поступать! — говорила она подруге по телефону. — Я его мать!
— А может, стоило относиться к нему лучше, пока он был рядом?
— Как это — лучше? Я всю жизнь ему отдала! Воспитывала, учила, работала!
— Воспитывали-то воспитывали, а вот любили ли?
— Конечно, любила! Как можно такое говорить?
— Любовь — это ещё и уважение, и доверие, и принятие.
— Глупости какие! Я лучше знаю, что для него хорошо!
— Видимо, он думает по-другому.
— Его эта стерва настроила!
— Может, хватит обвинять всех вокруг? Может, стоит подумать о своём поведении?
Трубка снова замолчала. Подруга положила трубку, устав от бесконечных жалоб и обвинений.
***
А жизнь текла своим чередом. Андрей получил повышение, Оля стала заведующей кафедрой математики, Анечка училась на одни пятёрки, а Максим готовился к поступлению в школу.
***
Через год Елизавета Сергеевна, так и не найдя сына, устроилась продавцом в продуктовый магазин — деньги с переводов едва покрывали коммунальные услуги, а в шестьдесят лет гордость уже не согревала. Стоя за прилавком и пробивая товары, она иногда думала о внуках, которых не знала, о сыне, которого оттолкнула собственными руками, и о том, что «сыновий долг» — это улица с двусторонним движением, но понимание пришло слишком поздно, когда адреса уже не существовало, а телефонный номер был заблокирован навсегда.
