Кто в семье главный?

Юрик был единственным ребёнком в семье, и родители сдували с него пылинки. Даша и Максим были родителями нового поколения и воспитывали мальчика в духе вседозволенности и гиперопеки. С раннего детства они разрешали Юрику всё. Для него не было слов «нет» и «нельзя».

— Простите, это ваш ребёнок? Он мешает посетителям, — подошёл официант к родителям Юрика, когда они зашли в кафе перекусить. — Уймите, пожалуйста, его!

Юра же в это время бегал между столиками, скидывая чужие сумки со спинок стульев, мешая официантам разносить заказы, что грозило столкновением.

— Что значит, уймите? Это ребёнок! Он учится взаимодействовать с окружающими. Он ведь никого не убил, что вы так волнуетесь? — пожала плечами Даша, ища поддержки у мужа.

— Тем более, вы до сих пор не принесли нам наш заказ и сыну больше ничего не остаётся, как развлекать себя! — поддакнул Максим.

Тут раздался грохот и громкие ругательства официанта, который всё-таки споткнулся об Юрика и уронил чей-то заказ вместе с подносом. Мальчишка от страха разревелся и бросился к матери за утешением.

— Ну не плачь, маленький! Дядя слепой, хоть и в очках, не видит, куда идёт. Мы уйдём отсюда сейчас, — успокаивала сына Даша.

— Извините, — к столику семейства подошёл администратор кафе, — ваш ребёнок нарушил правила поведения в нашем кафе, и из-за его шалостей гости остались без заказа, к тому же с испорченными вещами. Вам придётся оплатить их заказ и ущерб, нанесённый имуществу вашим ребёнком.

— Да боже мой! — фыркнула мать Юрика. — Что он там испортил? Ребёнку всего три года!

— И тем не менее — к столику подошёл мужчина, облитый каким-то соусом с головы до ног, — Этот костюм стоит как ваша машина, — он бросил взгляд на ключи от старой иномарки. — Химчистка будет недешёвая.

Мужчина был под два метра ростом и спорить с ним, даже у Максима, желания не возникло. Поинтересовавшись суммой за заказ и ценой химчистки, отец маленького хулигана скрепя сердце отсчитал наличные администратору и посетителю.

— Пошли отсюда, — хмуро сказал он жене, — а то сейчас ещё что-нибудь уронят и на нас свалят.

В другой раз Юрик устроил истерику в магазине только потому, что перед ним ребёнок забрал последний леденец оранжевого цвета.

— Я хочу такой! — верещал Юрик, пальцем показывая на вожделенную конфету в руках у другого мальчика.

— Юрочка, давай возьмём зелёный или красный, — уговаривала его Даша, но тот стоял на своём и продолжал орать, потом упал на пол и начал колотить ногами.

— Мальчик, отдай нам оранжевый, а себе возьми другой, — обратилась Даша к ребёнку, но тот спрятал леденец за спину и меняться не собирался.

Юрик визжал громче полицейской сирены. Покупатели качали головами и возмущались:

— Воспитывать не пробовали своего сыночка?

— Это же надо так распустить ребёнка!

— Вот в наше время, давно бы ремня всыпали уже!

— Ребёнок выражает свои эмоции, — заступалась за сына Даша, — нельзя негатив держать в себе!

Отец мальчика, что взял оранжевый леденец, наклонился к сыну и тихонько сказал:

— Сынок, мы же не хотим, чтоб люди в магазине оглохли?

Мальчик покачал головой.

— Давай отдадим этому мальчику конфету, а я тебе две любые другие возьму?! — предложил компромисс мужчина.

Мальчик подошёл к Даше, молча протянул ей свой леденец и отошёл.

— Юрочка, смотри, мальчик отдал тебе оранжевый, — поспешила мать к Юрику, — вставай скорей!

Все вокруг вздохнули с облегчением и стали хвалить щедрого мальчонку и продолжать ругать Юрика. Даша не обращала внимания на возмущённых покупателей и спокойно вывела сына из магазина. На улице она отдала ему лединец, но Юрик с размаху швырнул его в кусты.

— Ты ведь хороший мальчик у меня? Просто обиделся, да? — пожалела его Даша, но Юрик всю дорогу не проронил ни слова, надутый так и шёл до самого дома.

Когда к Юре приходили бабушка и дедушка, они только диву давались, глядя на методы воспитания родителей, точнее, на отсутствие воспитания.

— Вы что за оторву растите? — возмущался дед — бывший военный. — Никакой дисциплины! Никаких авторитетов!

— Почему ты позволяешь Юрочке так себя вести? — возмутилась бабушка, глядя, как Юрик мутузит мать, а та только смеётся и уворачивается.

— Он же ещё маленький, не понимает, что так нельзя, — защищала сыно́чка Даша.

— Конечно, не понимает, раз ему никто не объясняет! Собаки и то быстро учатся команде: «Фу!» и «Нельзя!» И учить их начинают с младенчества! — заявил дед, грозно глядя на Юрика, который спрятался за спину матери.

Как-то Максиму и Даше пришлось срочно уехать из города к родителям Максима. Ехать было слишком далеко и Юрика с собой брать побоялись: решили впервые оставить с дедом и бабушкой на выходные. Но… Ситуация сложилась так, что супруги задержались на неделю.

— Ну что, молодой человек, — дед встретил внука, уперев руки в бока, — будем тебя правильно воспитывать?!

Юрику уже шёл пятый год, но избалованный характер так и не изменился. Ещё не осознавая, что попал в ежовые рукавицы, мальчишка решил вести себя так же, как дома, с родителями.

— Бабушка, купи мне жвачку! — начал канючить он в магазине, когда та взяла его с собой прогуляться.

— Юрик, я с собой столько денег не брала. Мы и так взяли тебе шоколадных батончиков, — спокойно стала объяснять ему бабушка, думая, что этого достаточно. Но не тут-то было. Юрик начал хныкать, потом реветь, потом упал на пол и заколотил ногами. Бабушка сперва онемела от шока, но потом подняла его, встряхнула, молча выложила батончики и набрала на эти деньги жвачку.

— Жуй! — дома она посадила внука перед собой и выложила перед ним все упаковки со жвачкой. — Все до одной

— Я не хочу! — хотел выкрутиться тот, но бабушка была непреклонна.

— Жуй или я затолкаю всё это тебе в рот, и он склеится у тебя навсегда! — грозно заявила она Юрику.

Тот стал судорожно доставать подушечки из пачек и совать одну за другой в рот. Слёзы текли из глаз, рот был полон, но он жевал. Разумеется бабушка была рядом и контроллировала, чтобы это было безопасно. Как только ребенок понял, что больше не надо настаивать на своем и спорить с бабушкой, она разрешила ему выкинуть жвачки. Больше внук ничего не клянчил в магазине, а полки со жваками обходил стороной.

В другой раз ему не дали посмотреть мультики перед сном.

— Юра, времени уже много, пора спать, завтра рано вставать — садик далеко, ехать долго, — спокойно объясняла ему бабушка.

Но у мальчика был свой взгляд на вещи, и он опять закатил истерику:

— Вы мне ничего не разрешаете! Мама с папой всегда дают мне смотреть телевизор, столько, сколько я хочу! А-а-а!

— А ну, закрой свой рот, иначе я заклею его скотчем! — рявкнул дед, держа в руке бобину.

— Не заклеишь, я маме всё расскажу! — продолжал орать Юрик, да ещё и замахнулся на деда.

Тогда дед взял его за руку и вывел орущего внука из квартиры в подъезд.

— Ори, сколько хочешь, соседи вызовут полицию, а полицейские тебе не только рот заклеят, а ещё и наручники наденут, — сказал и, зайдя в дом, закрыл за собой дверь.

— А если он и правда, будет орать и кто-нибудь полицию вызовет? — подглядывая в дверной глазок, беспокоилась бабушка.

— Тогда придётся учить старым проверенным методом, — строго ответил бывший военный.

— Ремнём, что ли? — испугалась бабушка.

— Нарядом вне очереди! Хотя ремнём, было бы эффективней, наверно, — задумчиво отозвался дед. — Ну что там?

— Притих, стоит у двери, слышишь — скребётся, — тихонько сказала бабушка.

— Запускай! — разрешил дед.

Юрика впустили в квартиру, он сразу же юркнул в кровать и быстро заснул. Утром конфронтация внука и деда продолжилась.

— Я не буду это есть! — отодвинул тарелку с кашей Юрик. — Мне мама пироженку по утрам покупает.

— Пирожных у нас нет, и раз ты не хочешь есть то, что тебе дали, одевайся, пойдём в садик, — пожал плечами дед.

— Но я хочу есть! — не выходил из-за стола внук, дуя губы.

— Или ты сейчас же ешь то, что тебе дают, или я вытаскиваю тебя силой, — начал терять терпение дед. Видя, что Юрик не собирается притрагиваться к еде, дед вытащил его из-за стола и подтолкнул к входной двери. — Одевайся! Пойдёшь голодным!

Юрику ничего не оставалось, как подчиниться. Приведя внука в детский сад, дед стал свидетелем неприятной ситуации: у Юрика в шкафчике лежала красивая машинка, а когда один мальчик попросил у него поиграть, тот стукнул его этой машинкой и, засмеявшись, побежал в группу, не обращая внимания на плачущего.

— Юрик, а ну, вернись! — рявкнул дед. Все, кто находился в раздевалке, вздрогнули. Внук нехотя подошёл к деду.

— Сейчас же извинись! — велел тот.

— Это моя машинка! Мне её папа купил и сказал — никому не давать! — захныкал Юрик.

— Или ты сейчас же извиняешься, или я забираю тебя домой, и ты до приезда родителей не выйдешь из своей комнаты, не получишь игрушек, не будешь смотреть мультики, — тоном, не терпящим возражений, тихо, но строго сказал дед.

— Я больше так не буду, прости, — опустив голову, извинился перед плачущим мальчиком, Юрик.

— Приду за тобой, узна́ю, как ты себя вёл, — пригрозил дед, — смотри у меня!

Ещё несколько дней пробыл внук у бабушки с дедом. Строгость деда иногда граничила с жёсткостью. Он не разрешал плакать, даже когда Юрик упал или прищемил палец.

«Мужчины не плачут! А если непонятно — скотч у меня всегда под рукой!»

Вернувшись, родители стали замечать странности в поведении Юрика. Однажды Даша услышала, как, играя с плюшевым зайцем, сын строго сказал ему: «Будешь реветь, я тебе рот скотчем заклею!». Даша поняла, откуда ноги растут, ужаснулась и отправилась прямиком к родителям.

— Что у вас тут происходило? — набросилась она них. — Вы совсем зашугали Юрика! Он изменился, стал нервным.

— Изменился? Вот и хорошо, — ответил довольный дед. — Значит, не зря я его тут воспитывал! А нервный он у вас с рождения. Испортили парня вседозволенностью и попустительством. Никаких авторитетов! Никакого понимания!

— Даша, папа, наверно, перестарался, ему надо было как-то помягче, ну ты же знаешь его, он солдафон. Но и вы слишком распустили мальчика. Всё разрешать — это ещё не любовь. Если вы сейчас не пересмотрите свои методы воспитания — хапнете горя потом. Во всём нужна золотая середина и баланс: ребёнок должен чувствовать любовь и поддержку родителей, а также понимать границы дозволенного. Только так можно помочь ребёнку вырасти уверенным в себе и самостоятельным.

— И что делать?!

— Думать.

На семейном совете взрослые пообещали, что постараются найти эту золотую середину, даже если им самим придётся измениться.

Было непросто. Но главное, взрослые поняли, чтобы воспитать изменить ребенка, нужно воспиться измениться самому. Давайте и правда начнем с себя. А дети будут брать с нас пример и становиться лучше и спокойнее.

Суровая свекровь приехала в гости

Олю разбудил телефонный звонок. Взглянув на часы, она увидела, что ещё не было и шести утра. На том конце провода звучал голос отца, дрожащий, непохожий на обычный его тон, будто он сдерживал слёзы.

— Оленька, миленькая… Маму увезли в больницу. Что-то с сердцем…

Ольга не помнила, как оделась, как выбежала из дома. Машина летела по пустынным улицам в сторону городской больницы, а в голове молодая женщина прокручивала десятки самых разных вариантов.

У приёмного отделения её встретил отец, он был сникшим, с потухшими глазами. Григорий Михайлович сидел на скамейке, опустив голову.

— Что случилось? Как она? — кинулась к нему Оля.

Он лишь покачал головой и отвернулся. Расспросить его толком не удалось: на все вопросы он либо молчал, либо глухо бормотал, что «врачи занимаются», «пока непонятно».

Оле пришлось ждать пару часов, пока не объявили часы посещений. Вместе с отцом они поднялись на второй этаж. Оля сразу узнала маму среди других, лежавших в палате, она была бледная, маленькая под серым больничным одеялом, словно пыталась спрятаться в нем от всего мира.

Ирина Павловна, увидев мужа, резко отвернулась к стене.

— Мамочка… — шепнула Оля приближаясь. — Мы пришли…

Но мать прохрипела:

— Я с ним говорить не хочу!

— Ну, Ира… — растерянно протянул отец, делая шаг вперёд.

— Пусть уйдёт! — почти выкрикнула она рыдая. — Христом Богом прошу! Пусть уйдёт!

Оля, не понимая, что происходит, молча взяла отца за локоть и мягко, но настойчиво вывела его из палаты. Тот послушно пошёл. Вернувшись к матери, Оля осторожно присела на край кровати и взяла мамину холодную руку в свою.

— Мамочка, что случилось? — спросила она тихо.

Ирина Павловна не сразу ответила. Губы её дрожали, в глазах стояли слёзы. Наконец, она выдавила сквозь рыдания:

— Он меня предал, Оля… С коллегой своей… Много лет обманывал… А теперь она беременна… Ему пятьдесят четыре года, а он… Оля, ты понимаешь?!

Оля смотрела на мать, слышала каждое слово, но не верила в происходящее. Она всегда думала, что их семья крепкая и надёжная. У родителей уже внуки — её дети, старенький домик на даче, привычные летние поездки, застолья и друзья. Она не могла вместить в голове, что ее отец умудрился крутить роман на стороне.

Оля гладила мамину руку, утешала как могла, шептала что-то успокаивающее, сама едва держась. Внутри неё бушевал ураган чувств: боль за мать, злость на отца, стыд, недоумение, растерянность.

Оля вышла из палаты. У дверей ждал отец. Она молча махнула рукой: «Не сейчас». Но он всё равно пошёл за ней по коридору, не в силах молчать.

— Оля, ну послушай… Я не хотел… Я люблю твою маму… — задыхался он, хватаясь за сердце. — Ну так вышло… Прости меня… Я же сам ей всё рассказал!

Оля резко остановилась:

— А у неё сердце твоей «правды» не выдержало! — выкрикнула она с такой силой, что по коридору прокатилось тяжёлое эхо.

Григорий Михайлович весь сжался. Он смотрел на дочь как побитый пес, но Оля, едва сдерживая слёзы, отвернулась и пошла прочь.

После выписки Ольга забрала мать к себе. Ирина Павловна почти не разговаривала, больше лежала, уткнувшись в подушку, будто отгородившись от всего мира. Жизнь всей семьи застыла в неопределённости: никто не знал, как жить дальше, как вообще собрать осколки привычного быта.

И вот однажды раздался настойчивый звонок в дверь. Оля открыла, а на пороге стоял отец, помятый, осунувшийся, с мешками под глазами.

— Ирочка… Вернись домой… Я тебя прошу… — начал он кричать, чтобы жена услышала.

Оля уже собиралась захлопнуть дверь, но мать вдруг подошла сама. Лицо её оставалось холодным.

— Зачем мне к тебе возвращаться? — спросила она сухо.

И тогда Григорий Михайлович выдавил:

— К нам едет мама…

Эти слова повисли в воздухе. Виталина Аркадьевна, свекровь Ирины, — женщина старой, суровой закалки, властная и непреклонная. Все в семье перед ней трепетали: и дети, и взрослые. Она была строгой до жестокости и особенно строга к своему единственному сыну.

Григорий Михайлович, понимая, что выбора у него нет, опустился на колени прямо в прихожей. Склонив голову, он хватал жену за руки, целовал их приговаривая:

— Прости… Прошу… Вернись… Ну не должна она все это знать! Проклянет меня мать!

Ирина Павловна смотрела на него с горечью. Этот мужчина еще недавно был для нее самым родным и любимым, но теперь ей было тошно на него смотреть. Наконец, она вздохнула и кивнула:

— Ладно… Вернусь. Но только до ее отъезда, понял?

Оля стояла в стороне, сжимая кулаки, чувствуя, как где-то внутри неё нарастает странное, пронзительное чувство — ей тоже был противен отец.

Поначалу всё шло на удивление хорошо, правильнее сказать, привычно. Виталина Аркадьевна, приехав в гости, как всегда, держалась по-королевски. Она методично критиковала всё, что видела:

— У вас в доме пыль на подоконниках, Ирочка… И кто это так небрежно стирает?

Ирина молчала.

— Гриша, что за борода? Ты выглядишь как алкоголик! Постригись и побрейся немедленно.

Григорий только вздыхал.

— Оля, милая, почему ты подаёшь такие пустые супы? Где навар?

В свободное от критики время, Виталина Аркадьевна каталась по театрам, музеям, ездила в гости к родне. В свои восемьдесят лет она была энергичной, и уставали от ее затей все, кроме неё самой.

Однажды под вечер, Виталина Аркадьевна вернулась из музея и, войдя в квартиру, ахнула: в гостиной стоял шикарно накрытый стол. Белоснежная скатерть, блестящий фарфоровый сервиз, серебряные приборы, куча закусок, горячее, десерты, бокалы и даже бутылка вина.

— Ирочка! — воскликнула она, присматриваясь, — у нас что, праздник?

Ирина Павловна спокойно кивнула, поправляя складки на скатерти:

— Да. Вот-вот начнётся.

Григорий Михайлович, вернувшийся с работы к этому времени, побледнел. Он переводил взгляд с жены на стол, на мать и обратно, чувствуя, что что-то здесь неладно.

— Ир, что происходит? — пролепетал он.

Но та только загадочно улыбнулась. В этот момент раздался звонок в дверь.

— О, гости! — оживилась Виталина Аркадьевна.

Оля метнулась к двери. На пороге стояла женщина лет тридцати пяти: в странном костюме, с туго затянутым пучком на голове. В руках у нее была коробка с тортом.

Ирина Павловна подошла к гостье и торжественно повернулась к свекрови:

— Познакомьтесь, Виталина Аркадьевна. Это ваша новая невестка.

— Что?! — выкрикнула та, едва не выронив сумочку.

— Да, да, — мило подтвердила Ирина Павловна, — вы не ослышались. Это возлюбленная Гриши. А ещё у вас скоро будет новый внук.

У Виталины Аркадьевны будто земля ушла из-под ног. Лицо её сначала стало пунцовым, потом багровым. Григорий Михайлович забегал вокруг заикаясь:

— Мамочка, Ирочка шутит! Это шутка! Ирочка, скажи, что это шутка!

Ирина Павловна с невозмутимым видом схватила растерянную женщину за руку и аккуратно усадила её за стол.

— Шучу ли я, Елена? — спросила она, глядя той в глаза.

Елена открыла рот, но ни звука не смогла выдавить, только заморгала в панике. И в этот момент Виталина Аркадьевна с яростью схватила ближайшую тарелку с селёдкой под шубой и с размаху запустила её в сына.

Тарелка пролетела над головой Григория, и по его лицу растеклась сиренево-розовая каша из свёклы и майонеза.

— Какой же ты подлец, Гриша! — закричала Виталина Аркадьевна, подхватывая следующую тарелку.

Крики, грохот, разбитая посуда — гостиная в считаные секунды превратилась в театр абсурда. Елена тихо всхлипывала, не в силах двинуться с места. И только Ирина Павловна стояла посреди всего этого хаоса, спокойная, с лёгкой улыбкой на устах.

Тем же вечером Виталина Аркадьевна не стала долго размышлять. Она решительно вошла в спальню сына и невестки, открыла шкаф, начала выдергивать оттуда его вещи и бросать их в чемодан.

— Мамочка, что ты делаешь?! — завопил Григорий Михайлович, вбегая следом.

— Помогаю тебе, взрослому мужчине, устроить личную жизнь!

Через полчаса в коридоре стоял пухлый чемодан и спортивная сумка с ботинками. Внизу уже ждало такси.

Григорий Михайлович суетился, умолял:

— Мама, ну, пожалуйста! Ну не выгоняй! Ну я же взрослый! Ну это же МОЯ квартира!

Виталина Аркадьевна, поправляя свою прическу, вдруг рассмеялась.

— Моя квартира, сынок! — отчеканила она, наслаждаясь эффектом. — И пока что я жива… И до завтра умирать не собираюсь.

Она сделала паузу, глядя на побледневшего Гришу, и добавила:

— А завтра, если хочешь знать, всё в этом доме будет завещано Ире и Оле. Так что! Удачи вам с этим инфантильным нищебродом, — обратилась она к стоящей за спиной Григория Елене.

Елена попыталась что-то промямлить, но Виталина Аркадьевна безжалостно захлопнула дверь перед их носами. В доме повисла тишина.

Виталина Аркадьевна, тяжело вздохнув, опустилась в кресло у окна. Она достала из кармана аккуратно сложенный носовой платок и промокнула им глаза. Потом повернулась к Ирине Павловне, которая всё это время стояла рядом.

— Ох, Ира… Ира! — устало сказала Виталина Аркадьевна. — Прости меня! Я не думала, что вырастила такую вот гадость! Стыдно мне, стыдно…

Ирина Павловна впервые за долгие дни рассмеялась.

— Ничего, Виталина Аркадьевна, — мягко ответила она. — Жизнь не заканчивается в пятьдесят четыре… Еще что-то придумаю!

Виталина Аркадьевна ответила ей задорным смехом:

— Да уж! Посмотри на меня! Сколько ещё энергии!

Ирина Павловна шагнула на кухню.

— Вы будете чай? А уж потом я все тут уберу, — спросила она через плечо.

— Я?! Конечно, буду! — оживилась Виталина Аркадьевна. — Но только с тортом! Съем пару кусков! Жизнь у нас, Ирочка, продолжается. И пусть только попробует кто-то лишить нас удовольствий! А с уборкой я помогу, не волнуйся. Ольга! Пошли чай пить! С коняком. Бабушка хочет отдохнуть.