Муж заболел, ни один врач не нашёл причину. Однажды жена пришла домой и услышала разговор
– Ну, здравствуй, Тамар… Как оно? Как съездила-то?
Мария Никифоровна, откуда ни возьмись, настигла Тому, едва та отошла от остановки. Фельдшер, что ни говори, деревенский, пересекались они часто. Хоть Сергей, муж Тамарин, терпеть её не мог, вечно ворчал, мол, толку от неё – как с козла молока.
— Нормально, — ответила Тамара, вздохнув. — Съездила… Жаль, конечно, не успели с дедом… помириться. Перед тем, как… Ну, ты ж понимаешь.
— Милая, да я твоего деда-то раз в жизни видела! — фыркнула Мария Никифоровна. — С таким, знаешь, и помириться… не выйдет.
Тома криво усмехнулась.
— Характер у него был – ого-го! Хотя, и у отца моего, ну, у сына его… тоже не сахар.
– А вот ты… какая-то… не такая уродилась. Вот именно – уродилась, а не родилась. Не могут же люди такими бесхребетными быть.
Тамара снова вздохнула.
— Лежит он… ничего не ест. Врачей, кажется, всех обошли, а толку – ноль. Прощаться уже начал… тяжело это всё.
Мария Никифоровна хмыкнула.
— Погибает он у тебя! Великий страдалец! Я бы сказала – величайший!
— Ну, Генка действительно плох, — возразила Тамара. — Но не его вина, что врачи не могут понять, что с ним.
— Да потому и не могут, что искать-то нечего! — отмахнулась фельдшер. — Ой, Тамара, ну что ты такая наивная!
И, махнув рукой, свернула в переулок. Тома лишь вздохнула. Домой не хотелось. Фельдшерицыны диагнозы – тоска. Тамара ведь не собиралась так рано возвращаться, говорила Гене, что вечером будет. А он… вздохнул так жалобно сказал:
– Езжай, конечно, Томчик, я как-нибудь справлюсь. Я же всё понимаю. Наследство на дороге не валяется.
— Ген, может, в другой раз съезжу? Когда тебе полегче будет?
— Да ты что, Томочка! — отмахнулся он. — Езжай, конечно! А то я тут помру, а хоронить не на что будет. Я же всё понимаю.
И отвернулся. Жалко его было, совсем недавно ведь нормальным был. На рыбалку ходил, пиво с мужиками… Правда, по дому особо не рвался. Дом у них самый запущенный на улице. Но мужики, что с них взять? Тамара шла всё медленнее, потом и вовсе свернула к речке. Села на берегу. Почему в жизни всё так несправедливо? Гена ведь таким парнем был! Первый к ней подошёл, когда она, после ссоры с дедом, в деревню из города приехала. Дед хотел, чтобы она по его стопам пошла, музыкой занималась. А Тамара, окончив училище, диплом перед ним положила, скрипку…
— Всё, — сказала. — Больше этот инструмент в руки не возьму.
Дед нахмурился.
— Это как так – не возьмёшь? Она ж с тобой всю жизнь должна быть!
— Не хочу, — отрезала Тамара. — Хочу чем-то земным заниматься.
— Земным? — взревел дед. — Коровам хвосты крутить, что ли?
— Да, лучше коровам хвосты крутить, чем тут пиликать!
— Ах, так! — взбеленился дед. — Ну, выметайся из дома! Езжай хвосты крутить!
Тамара знала, что перегнула палку, но пути назад не было. Собрала чемодан, села в электричку и вот здесь оказалась. Увидела объявление, что в клуб заведующая нужна.
А через несколько месяцев Генку деревенского встретила. Все местные парни какие-то грубые были, матерились. А Гена другой. Мечтал из деревни сбежать, а её отвагой так восхищался, что она растаяла.
Постепенно как-то всё забылось. И горячая вода в квартире, и парни, что дрались, из-за права скрипку её нести. Корову купила. Генка, правда, ныл, мол, мотоцикл бы лучше. Но на корову заработала она, вот и выбирала. Муж обиделся тогда, помнится, жутко. Кричал, что ей плевать на него. А сейчас думает Тамара если бы мотоцикл помог, она бы всё продала, самый дорогой купила бы, лишь бы Генка прежним стал.
Непонятно ей, ей-богу, отношение Марии Никифоровны. Видит же, как мужу плохо, а Генка-то из-за неё заболел, месяца четыре-пять назад. Поссорились они тогда сильно. Тамара, обычно спокойная, выдержанная, а тут на него накричала. Так, что он в ступор впал. А виной всему крыша. Дождь, а вода капает прямо на стол. — Ген, это что?
— Вода, — хохотнул муж.
— Что смешного? Скоро крыша на голову рухнет, а ты ничего не делаешь!
— А что я могу? — огрызнулся Генка. — Крышу перекрыть денег надо уйму!
— У меня есть деньги! — начала закипать Тамара. — А у тебя? Мужики с утра до ночи вкалывают, чтоб в дом побольше принести. А ты?
— Да нет работы в деревне! — отмахнулся Генка. — В навозе ковыряться не собираюсь!
— Ах, ты, неженка! — фыркнула Тамара.
Генка подскочил.
— Вот ты какая, оказывается! Как все деревенские! А я-то, дурак, повёлся! Думал, городская не такая, как эти клуши вонючие! Я ухожу!
Схватил сумку, начал вещи собирать.
— Куда? К матери? — вздохнула Тамара.
Мать Генкина – больная тема. Анастасия Ивановна когда к ним заглядывала, ходила следом, бубнила, что Тамара ничего не умеет, должна быть благодарна, что её сыночек женился на ней. И всё в таком духе. Вот после того, как Генка вернулся, он как-то сник. Тамара вздохнула. Сиди не сиди, а домой идти надо. Может, Генке там совсем плохо? Поднялась, огородами пошла, так и ближе, и по деревне не надо.
Все, как один, твердили, что Генка придуривается. Да разве ж им понять? Не видят, как ему тяжело.
Остановилась. Дверь, точно помнила, закрывала. И даже проверила. А сейчас настежь! И голоса какие-то слышатся. Неужели что-то случилось? Шагнула вперёд и поняла, кто там. Свекровь! Вот интересно, откуда она здесь? Обычно предупреждает, когда придёт. Хотелось убежать… «Бросила сыночка… больного… на произвол судьбы!» И всё в таком духе.
– Эта дура ни о чём не догадывается?
Тамара замерла. Что-то подсказывало, что разговор о ней.
— Да нет, мам, — отвечал Генка. — Она ж тупая, как пробка. Голубцы, кстати, у тебя сегодня удались!
Тамара тихонько заглянула в дверь и обомлела. Генка уплетал голубцы, размахивая руками и не был похож на больного.
— Значит, так, — поучала Анастасия Ивановна, — должен ты быть ну, совсем плох! И не забудь, страдай, мол, вылечить тебя можно, но в санаторий надо, а там дорого! Очень!
Генка усмехнулся.
— Ага, лечение ровно столько стоит, сколько наследство. А если не выйдет? — забеспокоился он. — Если она упрётся?
— Да ты что, сынок! — отмахнулась мать. — Глупая она, делает, что скажешь.
— Ну, хорошо бы… — пробормотал Генка.
— Ладно, сынок, давай тарелки, — сказала Анастасия Ивановна. — Поеду я, а то твоя дурёха меня здесь видеть не должна.
— Да ну, — отмахнулся Генка. — Я после обеда вздремну.
Свекровь рассмеялась.
— Хороша жизнь, сынок!
— Не жалуюсь, — буркнул Генка.
Тамара, как вкопанная, стояла за дверью. Свекровь вышла из дома, дверь закрыла. Тома тихо вошла и в коридоре опустилась на пол. В голове стучало. В комнате муж телевизор включил, звуки её в себя привели. Выскользнула из дома, постучала к соседке. — Марья Николаевна, вы ещё не передумали корову покупать? Свою продаю.
— Ой, Томочка, — запричитала та. — Наверно, дорого запросишь?
— Совсем недорого, Марья Николаевна. Но сегодня забрать надо. Я уезжаю. И курочек в подарок.
Соседка кинулась в дом.
— Дед! Дед! Хлев готовь!
Тамара повернулась к дому, по улице пошла, не огородами. И увидела, как Генка слезу роняет, мужскую, скупую. Усмехнулась, мимо прошла, чемодан достала, с которым когда-то приехала. Генка настороженно следил, как она вещи собирает, потом слабым голосом спросил:
— Томочка что ты делаешь? Водички бы мне…
— Не заработал ты даже водички, — отрезала Тамара.
Генка аж на локтях приподнялся.
— Тамар, ты как разговариваешь? Это из-за тебя я тут лежу, ничего не могу!
Тома рассмеялась.
— Нет, Геночка, не из-за меня. Это ты из-за своей хитрости и глупости лежишь. Посмотри на себя! Здоровенный мужик, а на диване дни проводишь. Что ты можешь? А ничего! Голубцы только уплетаешь, что матушка тихо приносит. Тебе самому не скучно?
Генка сел на диване.
— Том, ты не так всё поняла!
— Отлично поняла, — ответила Тамара. — Вечером уезжаю. Слава богу, есть где жить.
— В смысле жить? А я?
— А ты женишься на «не дурочке». Перевезёшь к себе маму, и будете жить-поживать.
— Том, не сходи с ума! — взмолился Генка. — Мы же любим друг друга! И надо маме позвонить…
Генка был растерян. Всё шло не по его сценарию. А он, лентяй, никак не мог сообразить, что делать. Тамара собирала вещи, Генка тупо следил за ней взглядом. Через час пришла соседка, и когда Генка услышал, что Тамара и корову продаёт, бросился из дома. Тамара усмехнулась.
— Видимо, к матери подался.
Спустя несколько дней заявился брошенный Генка к матери.
— Мам, — начал он, — деньги где?
В середине стола стоял таз, в него вода капала. Анастасия Ивановна посмотрела на потолок.
— Для начала, неплохо бы вспомнить, что ты мужик, и крышу отремонтировать.
— Мам! — взвыл Генка.
— Ну, это же не меня, а тебя обидели!
– Чего, мам?
– Был бы мужиком, твоя баба не оставила бы тебя с носом!
– Это ты! Ты во всём виновата! Это ты такой дурацкий план придумала!
— А что ж ты другой не придумал? — огрызнулась мать. — Кишка тонка! Дай посмотрю.
Генка протянул ей листок.
— Сегодня извещение пришло. Приглашение на развод. Через десять дней.
— Пока ещё ты её муж, — сказала Анастасия Ивановна. — Собирайся, подмарафеться и к ней. Скажи, что развода не дашь, что любишь и всё такое.
— А если не поверит? — забеспокоился Генка.
— А ты сделай так, чтобы поверила!
Генка задумался. А ведь и правда, может сработает! Тамарка хоть и красивая баба, а на мужиков не заглядывалась. Он у неё единственный был, Геннадий в этом уверен. Он уже битый час бродил по двору старинного дома, наблюдал, кто выходит, представлял, как он, покуривая сигарету, будет из иномарки выходить. Эх, заживём! В деревне о таком и мечтать нельзя!
Вот только Тамарки дома не было. Звонил, звонил, пока соседка не вышла, сказала, что она на работе.
– Точно ненормальная! Такое горе, а она на работу устроилась! Вместо того, чтобы жить в своё удовольствие!
Генка уже проголодался, нервничать начал. Что за дела? Он тут голодный, холодный болтается!
И тут у дома остановилась чёрная машина. Генка таких и не видел никогда. А потом рот открыл. Из машины мужик вышел, Тамаре помог выйти. Так-так… Что за мужик? Что происходит? Геннадий решительно двинулся к ним.
— Гена? Ты что здесь делаешь? — Тамара смотрела удивлённо.
И косметика, и одежда другая совсем.
— Я к жене приехал, — ответил Генка. — А моя жена тут с каким-то хлыщом!
— Во-первых, не с хлыщом, — строго сказала Тамара. — А с Михаилом, моим другом юности. А во-вторых, тебе-то какое дело, с кем я? Или ты не получил приглашение на развод?
— Получил, — признался Генка. — Но развода я тебе не дам! Мы же любим друг друга! Поэтому я к тебе приехал жить!
Генка понимал, что слова звучат неубедительно. Но он их заранее приготовил! Тамара улыбнулась, потом рассмеялась.
— Гена, езжай домой! Не смеши народ! Как ты после всего решился сюда приехать?
Тамара взяла под руку Михаила и пошла к подъезду. Генка дёрнулся за ними, но мужик обернулся, так на него посмотрел, что у Геннадия всякое желание спорить пропало. Он развернулся и пошёл из двора.
Ну, сейчас матери выскажет! Ничего нормального придумать не может! Что ни план, то провал! А Тамара через полгода держала под руку того же Михаила, уже в ЗАГСе.
Приехав на дачу на майские праздники, жена не ожидала увидеть там свекровь и родню мужа, которые заявились без спроса
— Только я, мои розы и никаких людей, — пробормотала она, улыбаясь своим мыслям и сворачивая на грунтовую дорогу садового товарищества.
Солнце клонилось к закату, окрашивая небо в нежно-розовые тона. Ирина представляла, как разожжет камин, заварит травяной чай и вытянет ноги в кресле-качалке на веранде. Предвкушение согревало душу. На работе за весь сезон не было ни одного выходного, а от постоянного общения с людьми социальная батарейка села окончательно.
Но что-то было не так. Ещё издалека она заметила несколько машин у их участка. Сердце ёкнуло. «Только не это», — пронеслось в голове.
Припарковавшись у калитки, Ирина увидела внедорожник сына свекрови от первого брака, старенькую «Ладу» золовки и — о боже! — винтажный «Москвич» самой Зинаиды Петровны, её свекрови.
— Что за нафиг? — вырвалось у Ирины. — Сергей ничего не говорил о гостях!
Руки задрожали. Весь её план — блаженное уединение, ремонт беседки, высадка новых роз — растворялся на глазах. Набрав номер мужа, она стиснула руль до белых костяшек.
— Сергей, ты знал, что вся твоя родня сейчас на нашей даче? — её голос звенел от сдерживаемого гнева.
— Кто?! — искреннее удивление в голосе мужа немного сбило воинственный настрой.
— Твоя мать, Кирилл с семьёй, Светлана… Все! Здесь три машины! Ты мне ничего не хочешь объяснить?
— Ириш, клянусь, я ничего не знаю! — в голосе мужа слышалась паника. — Я сам в шоке. Маме ключи давал прошлой осенью, когда она варенье забирала, но она должна была вернуть… Видимо, сделала дубликаты.
Ирина глубоко вздохнула, пытаясь успокоиться.
— И что мне делать? Я же планировала побыть одна…
— Я выезжаю, — быстро ответил Сергей. — Буду через три часа максимум. Прости, пожалуйста.
Положив телефон, Ирина собралась с духом и вышла из машины. Едва она открыла калитку, как до неё донеслись детские возгласы, смех и звон посуды. Кто-то уже вовсю хозяйничал на её кухне.
— Хозяйка приехала! — раздался громкий, властный голос свекрови. — Наконец-то! А мы уж заждались!
На крыльце появилась Зинаида Петровна — маленькая, но невероятно энергичная женщина с идеально уложенной седой прической.
Ярко-красная помада резко контрастировала с домашним халатом, накинутым поверх блузки.
— Здравствуйте, — сдержанно произнесла Ирина, сжимая в руке ключи. — Не ожидала вас тут увидеть.
— Ой, да что ты такая напряжённая! — всплеснула руками свекровь. — Мы решили сюрприз устроить! Ты же сама говорила, что летом будешь звать всех на шашлыки. Вот мы и подумали — чего тянуть до лета!
— Я планировала сначала сделать ремонт, — медленно проговорила Ирина, чувствуя, как внутри закипает вулкан. — И предпочитаю, когда о визитах предупреждают заранее.
На веранду вышла Светлана, золовка, с бокалом вина в руке:
— Ирка, да ладно тебе! Семья же! Какие могут быть церемонии между родными людьми?
«Семья», — эхом отозвалось в голове Ирины. Да, она семнадцать лет замужем за Сергеем, но за всё это время так и не смогла привыкнуть к бесцеремонности его родни, к этому их убеждению, что всё должно быть общим — пространство, вещи, личные границы.
— Я разложила твои новые полотенца гостям, — как бы между прочим сообщила свекровь, затягивая Ирину в дом. — И открыла ту баночку варенья из твоих запасов — детям на блины. А блины, кстати, я пеку на твоей новой сковородке. Удобная!
У Ирины потемнело в глазах. Новые полотенца были куплены для ремонта в ванной. Варенье она варила для особых случаев из редкого сорта черной смородины, которую выписывала из питомника. А сковородка… это был подарок на её день рождения от дорогого сердцу коллеги, которого уже нет в живых.
— Ирочка, ты что такая кислая? — свекровь деловито помешивала что-то в кастрюле. — Смотри, я твой любимый борщ сварила! Правда, тут у тебя специй мало, пришлось импровизировать.
Ирина посмотрела на плиту. В её любимой итальянской кастрюле, которую она берегла для особых случаев, действительно булькал борщ. Вот только она терпеть не могла борщ. Двадцать лет замужества, а свекровь упорно считала, что невестка просто ломается, когда отказывается от «исконно русского блюда».
— Зинаида Петровна, — Ирина старалась говорить ровно, — я не ем борщ. Никогда не ела.
— Глупости! — отмахнулась свекровь. — Все едят борщ. Просто мой ты ещё не пробовала. Вот Серёженька с детства за обе щеки уплетал!
В этот момент с улицы донёсся звон бьющегося стекла и детский плач. Ирина вздрогнула и бросилась на террасу. Младший сын Кирилла, шестилетний Петя, стоял посреди осколков. На земле валялась разбитая керамическая кадка с только-только проклюнувшимися ростками редкой голубой гортензии.
— Что случилось? — севшим голосом спросила Ирина.
— Мячик попал, — виновато пробормотал мальчик, но в глазах его не было раскаяния, только досада, что игра прервалась.
С веранды выглянула Марина:
— Петя! Я же говорила — не играй с мячом возле цветов! — она повернулась к Ирине. — Ой, не переживай, подумаешь, цветок. Новый вырастишь!
Новый. Два года Ирина выращивала эту гортензию. Заказывала семена из Голландии, консультировалась со специалистами. И теперь всё насмарку.
— Это была редкая разновидность, — тихо произнесла она. — Её больше не достать.
— Да ладно тебе, — отмахнулась Марина. — Цветок и цветок. В магазине полно. Петя, иди руки помой и к столу!
Ирина смотрела на осколки и чувствовала, как внутри нарастает не просто раздражение — бессильная ярость пополам с отчаянием. Несправедливость происходящего душила её.
В кармане завибрировал телефон. Сергей.
— Я в пробке застрял, — виновато сообщил муж. — Буду ещё не скоро. Как там у вас?
Ирина хотела выплеснуть всё: и про полотенца, и про гортензию, и про борщ, и про то, как ей больно от этого вторжения. Но вместо этого сказала только:
— Нормально. Просто приезжай скорее.
— Конечно, родная. Я всё улажу, обещаю.
Когда она вернулась в дом, свекровь уже расставляла на веранде посуду — ту самую праздничную, которую Ирина доставала только для особых случаев.
— Я тут твои салфетки нашла, — бодро сообщила Зинаида Петровна, размахивая льняными салфетками ручной работы, привезёнными из Италии. — А то у тебя всё по шкафам пылится без дела!
— Это не пылится, — процедила Ирина. — Это хранится для особых случаев.
— Ну так сейчас и есть особый случай! — засмеялась свекровь. — Вся семья собралась!
«Без предупреждения, без разрешения, без уважения к моему личному пространству», — мысленно добавила Ирина, но вслух не сказала ничего.
Кирилл уже открывал бутылку её коллекционного вина, которое они с Сергеем берегли к годовщине свадьбы.
— О, смотрю, у вас тут неплохой погребок! — он подмигнул Ирине. — Надо будет с Серёгой потом разобрать, что тут у вас ещё припрятано!
Ирина молча взяла полотенце и начала вытирать посуду. Внутри неё словно сжималась пружина. Сколько можно терпеть? Почему она должна мириться с тем, что её личные границы не просто нарушают — их демонстративно не замечают?
— Ирочка, — Марина подсела ближе, — я смотрю, у тебя такая славная спальня наверху. Мы с Кириллом там расположились, ты же не против? Детям в маленькой комнате постелили.
Ирина замерла с тарелкой в руках.
— В спальне? В нашей с Сергеем спальне?
— Ну да, — беззаботно кивнула Марина. — Там кровать большая, нам удобно. А вы уж как-нибудь в гостевой перекантуетесь. Мы всего на недельку!
Недельку. Целую неделю в гостевой комнате с продавленным диваном, пока чужие люди спят в её постели.
— А на диване спит мама, — продолжала Марина. — Ей с больной спиной нужно чего помягче.
Вот значит как. Свекровь, Кирилл с женой, трое детей – все расположились в доме так, будто это их собственность. А они с Сергеем теперь должны я где придётся. В их собственном доме.
Вечер продолжался как в тумане.
Родственники шумели, ели, пили, вспоминали какие-то истории, где Ирина всегда была «той самой женой Серёжи, которая нос задирает». Детвора носилась с визгом, совершенно не обращая внимания на замечания. Свекровь то и дело отпускала комментарии о том, что «в доме давно пора навести порядок» и что «мужика не чувствуется в хозяйстве».
Ближе к ночи приехал Сергей. Увидев выражение лица жены, он виновато улыбнулся и попытался обнять её, но Ирина отстранилась.
— Мама! — Сергей расцеловал свекровь. — Что же вы не предупредили? Мы бы подготовились!
— А чего готовиться? — хохотнул Кирилл, хлопая Сергея по плечу. — Семья же! Какие церемонии!
Позже, когда все разошлись по комнатам, Ирина и Сергей остались в маленькой гостевой с неудобным раскладным диваном. В полной тишине они стелили постель.
— Прости, — тихо сказал Сергей. — Я поговорю с ними завтра.
— Как ты поговоришь? — так же тихо, но с отчетливой горечью спросила Ирина. — «Мама, можно тебя попросить в следующий раз предупреждать»? И она скажет: «Конечно, сыночек», а потом снова сделает по-своему?
Сергей беспомощно развёл руками:
— Ну что я могу сделать? Не выгонять же их?
— А что, мои чувства менее важны, чем их? — в голосе Ирины задрожали слезы. — Мой отпуск, моё личное пространство, мои вещи – всё это не имеет значения?
Сергей присел на край дивана:
— Имеет, конечно. Просто… это же моя семья. Потерпи немножко.
Это «потерпи» было последней каплей. Сколько можно терпеть? Всю жизнь?
Утром Ирина проснулась с ноющей болью в спине. Диван, на котором они с Сергеем провели ночь, был катастрофически неудобным. Рядом похрапывал муж, свернувшись в неестественной позе, чтобы уместиться на узком пространстве.
Часы показывали шесть утра. В доме стояла блаженная тишина. Ирина осторожно поднялась, стараясь не скрипнуть пружинами, и на цыпочках вышла. Это был её единственный шанс побыть в одиночестве, насладиться тишиной и кофе на веранде – так, как она планировала все эти десять дней.
На кухне её ждал разгром. Немытая посуда с вечернего застолья, крошки, пятна соуса на столешнице, пустые бутылки. Ирина тихо вздохнула. Проще убрать самой, чем потом выслушивать от свекрови, как именно и в каком порядке следует мыть посуду.
Она заварила себе кофе, достала печенье и вышла на веранду.
Солнце только поднималось, окрашивая сад в нежно-розовый цвет. На яблонях уже появились первые бутоны, а клумба с нарциссами радовала яркими жёлтыми пятнами. Благодать. Если бы не…
— Доброе утро, Ириша! А ты чего так рано? — на веранду выплыла свекровь, затянутая в цветастый халат. — Я думала, ты поваляешься в свой законный выходной.
— Доброе утро, — Ирина попыталась скрыть разочарование. — Привычка рано вставать.
— Это хорошо! — одобрительно кивнула Зинаида Петровна, бесцеремонно усаживаясь напротив. — А то по выходным так легко разлениться! Я вот тоже всегда с петухами встаю. А Сергей дрыхнет? Весь в отца — тот тоже любил поспать.
Свекровь говорила и говорила, а Ирина с тоской смотрела на свой остывающий кофе. Утренние полчаса тишины — всё, о чём она мечтала, — были безвозвратно утрачены.
— так что я подумала, — продолжала Зинаида Петровна, — раз уж мы все здесь собрались, может, шашлыки организуем? Ты же любишь шашлыки, Ириша?
Я хотела выспаться наконец-то, заняться собой… Может быть, пройтись по парку – да просто подышать свежим воздухом без оглядки на часы и чужие ожидания. Знаешь, иногда так хочется небольшой передышки от всех дел, забот, обязательств.
– Правда? – удивился он, чуть наклонив голову, будто впервые увидел её по-настоящему.
Ирина вздохнула, слегка усмехнувшись:
– Да. Просто тишины. И чашку крепкого кофе на рассвете. Или даже две – почему бы и нет? Разве это так много?
Повернувшись к окну, она продолжила – уже совсем тихо, будто проговаривая самой себе:
– Мне бы капельку свободы… хотя бы на пару дней.
— Какие могут быть планы, когда семья приехала! — перебила свекровь. — Вот и отложишь свои дела — не убегут. А вместе собраться — это же такая редкость!
С этими словами она поднялась и пошла к двери:
— Я Серёжу разбужу. Пусть мангал готовит. Мальчики уже проснулись, скоро сойдут вниз.
Ирина осталась одна на веранде и крепко зажмурилась. Эмоции захлёстывали её. Как будто она невидимка в собственном доме — никто не спрашивает её мнения, не интересуется её чувствами. Её присутствие воспринимают как данность, как обслуживающий персонал для «настоящей семьи».
Через час дом напоминал растревоженный улей. Дети носились с криками, Марина расположилась с телефоном в шезлонге, Кирилл с Сергеем возились с мангалом, а свекровь командовала на кухне, перебирая содержимое шкафчиков Ирины.
— Ирочка, а где у тебя шампуры? — спросила Зинаида Петровна, выдвигая ящики. — И специи для мяса? Что-то я не найду… О, а это что за коробочки? Можно посмотреть?
Она достала с верхней полки шкатулку — подарок мамы Ирины, в которой хранились семейные реликвии.
— Нет, — вдруг отчётливо прозвучал голос Ирины. Она уверенно перехватила шкатулку у свекрови — быстро, почти отрывисто. — Это… моё. Простите, пожалуйста.
Зинаида Петровна замерла. На лице её застыло что-то одновременно обиженное и горделивое: как будто в этом слове — «моё» — содержалось личное оскорбление.
— Вот оно что? — холодно спросила она. Лёгкая дрожь скользнула по губам. — Значит, теперь у нас, выходит, секреты от семьи?
Ирина глубоко вдохнула. Пальцы стянулись на крышке шкатулки, но она упрямо встречала взгляд свекрови.
— У каждого человека есть… личное, — на удивление ровно сказала она, хоть внутри всё словно сжалось. И, может, теперь Зинаида заметила, как у Ирины предательски дрожат колени, — но голос её не дрогнул. — Я бы очень хотела, чтобы в следующий раз вы спрашивали разрешения, прежде чем трогать мои вещи.
В тишине, что теперь застывала в кухне, слышно было, как за окном кто-то громко смеётся, кто-то спорит, а во дворе носятся дети — визг, смех, мужские голоса… Всё будто не здесь.
Зинаида Петровна не спешила с ответом.
— Двадцать лет я тебя знаю, Ирина, — медленно проговорила она, прищурившись, — и всё это время ты держишься в стороне. Всё у тебя — «моё», да «моё». Забыла, наверное, что семья — это когда всё общее… Или у нас теперь всё по-другому?
— Семья — это когда уважают границы друг друга, — возразила Ирина, чувствуя неожиданную твёрдость в голосе. — Когда спрашивают разрешения, прежде чем приехать. Когда интересуются планами другого человека. Когда не командуют в чужом доме.
Лицо свекрови пошло красными пятнами:
— Чужой дом?! Так вот как ты на это смотришь?
Дом моего сына для тебя — чужой для его матери?
На шум из сада зашёл Сергей:
— Что случилось?
— Твоя жена только что заявила, что я чужая в вашем доме! — Зинаида Петровна картинно прижала руку к сердцу. — Что я не имею права прикасаться к её вещам!
Сергей растерянно переводил взгляд с матери на жену:
— Ирин, ну ты чего? Мама же просто…
— Нет, Серёжа, — Ирина почувствовала, как внутри что-то переломилось. Хватит. — Я никому не запрещаю прикасаться к моим вещам. Я прошу спрашивать разрешения. Это элементарное уважение.
Свекровь громко фыркнула:
— Какие мы неженки! Уважение! А про уважение к старшим ты, наверное, не слышала? Про семейные ценности?
Ирина посмотрела на Сергея — тот стоял с видом побитой собаки, явно не желая вмешиваться в конфликт.
— Уважение не может быть односторонним, — тихо сказала Ирина. — И да, мне нужно личное пространство. Я планировала эти десять дней, чтобы отдохнуть, побыть в тишине. А теперь вынуждена спать на неудобном диване в своём собственном доме.
— Вот оно что, — протянула свекровь. — Тебе жалко уступить кровать гостям? Ну, знаешь…
— Мама, — наконец вмешался Сергей. — Ирина права. Надо было предупредить, что вы приедете. Мы могли бы подготовиться.
Зинаида Петровна посмотрела на сына с таким возмущением, словно он её предал:
— Значит, ты на её стороне? Она настраивает тебя против родной матери, и ты ведёшься?
На веранду зашёл Кирилл:
— Что за шум? Мангал готов, а вы тут ругаетесь?
— Не ругаемся, — спокойно сказала Ирина. — Просто расставляем точки над i. Я думаю, нам всем нужно сесть и поговорить. Спокойно, без обвинений. Как взрослые люди.
Она повернулась к Сергею:
— Собери, пожалуйста, всех в гостиной. Мне нужно кое-что сказать.
Сергей с удивлением посмотрел на жену — такую решительную и спокойную одновременно. Что-то изменилось в ней за эту ночь.
В гостиной собрались все: Зинаида Петровна с видом оскорблённого достоинства восседала в кресле, Кирилл с Мариной устроились на диване, дети притихли в углу с планшетами. Сергей нервно переминался с ноги на ногу у окна.
Ирина стояла посреди комнаты, чувствуя на себе взгляды всех присутствующих. Сердце колотилось, но она знала — сейчас или никогда. Этот момент определит, как будут складываться их отношения дальше.
— Я хочу начать с того, — спокойно произнесла Ирина, — что рада видеть вас всех. Правда. Вы — семья Сергея, а значит, и моя тоже.
Свекровь скептически хмыкнула, но Ирина продолжила:
— Но у меня есть просьба, очень важная для меня. Я прошу уважать мои личные границы и пространство этого дома.
— Какие ещё границы? — закатил глаза Кирилл. — Начитается этих своих психологических книжек и выдумывает…
– Честно, не выдумываю, – Ирина стояла на своём, голос её был твёрд, и в глазах мелькало то ли упрямство, то ли усталость. – Каждый человек заслуживает уважения. Представьте себя на моём месте: вы приезжаете внезапно, занимаете нашу спальню, берёте мои вещи без разрешения… Разве это не нарушение? Не потому что вы плохие, нет! Просто, вы… будто не думаете о том, как мне от этого.
– Ох, вот уж времена пошли! Ну и чувствительные же вы стали! – свекровь всплеснула руками, будто изображала сцену из старого фильма. – Про какие ещё границы вы говорите? Да мы раньше семьями огромными жили – кто куда помещался! Последний кусок делили, шинель одну на двоих… Привыкли помогать, делиться, вместе всё преодолевать.
— Времена изменились, Зинаида Петровна, — мягко сказала Ирина. — И дело не в материальных ценностях. Я не жалею ни продуктов, ни места в доме. Я говорю о взаимном уважении.
— Ирочка права, — неожиданно вмешалась Марина, жена Кирилла. — Мы действительно нагрянули без предупреждения. Я сама бы, наверное, не обрадовалась, если бы ко мне так заявились.
Все удивлённо посмотрели на Марину. Та слегка покраснела:
— Что? Я просто считаю, что нужно быть честными. Мы ведь даже не позвонили.
– Вот-вот! – Сергей тут же подхватил её слова, уже подходя к жене ближе. – Мама, Кирилл… ну это же не дело. У каждого своё пространство, правда ведь? Надо уважать. Всегда можно было просто позвонить – и мы бы всё успели подготовить, организовать, чтобы всем было хорошо и удобно. Разве не так?
— Да мы хотели сюрприз устроить, — растерянно промямлил Кирилл, явно не ожидавший такого поворота от жены. — Думали, обрадуются все…
— Сюрприз — это когда человеку приятно, — мягко объяснила Ирина. — А когда его ставят перед фактом — это уже не сюрприз, а неуважение.
Зинаида Петровна сидела молча, сжав губы в тонкую линию. Было видно, что внутри неё бушует буря эмоций, но она не находит слов для возражения.
— Я предлагаю договориться на будущее, — продолжила Ирина. — Мы всегда рады видеть вас в гостях. Но давайте договариваться заранее. Звонить, спрашивать, удобно ли нам принять гостей в конкретные даты. Это нормально.
– А если срочно, объясни мне, что тогда? – свекровь бросила взгляд с вызовом, будто проверяя границы. – Ну вот вдруг я заболела, плохо мне, помощь нужна… Опять звонить и спрашивать, можно ли приехать?!
Ирина чуть наклонила голову, стараясь остаться спокойной:
– В экстренной ситуации – конечно, мам, приезжайте сразу, не надо звонить. Это же понятно. Но… сейчас ведь не об этом речь, правда? Сейчас у вас просто прогулка, свежий воздух, отдых. Это же даже приятно, не то что критично.
Свекровь промолчала, но в её глазах Ирина уловила что-то новое — возможно, проблеск понимания.
— И ещё одно, — Ирина сделала глубокий вдох. — Пожалуйста, не берите мои вещи без спроса. Некоторые из них имеют для меня особую ценность. Я не жадничаю, просто хочу, чтобы меня спрашивали. Как я спрашиваю у вас, Зинаида Петровна, когда бываю в гостях.
— Ты у меня никогда ничего не берёшь, — буркнула свекровь.
— Потому и спрашиваю, что ценю ваши вещи, — Ирина улыбнулась, но в голосе у неё чувствовалась твёрдость. — Давайте просто относиться друг к другу с тем уважением, которого сами ждём. Всё очень просто, правда?
В комнате настала ощутимая пауза. Даже ребятишки, обычно неугомонные, вдруг стихли, чутко ловя настроение взрослых. В воздухе повис вопрос — что дальше?
— По-моему, Ира дело говорит, — первым нарушил тишину Кирилл. Его голос прозвучал спокойно, но решительно. — Мы все здесь семья, но и правила какие-то должны быть. Ну вот мы с Маринкой тоже не любим, если к нам внезапно кто-то приходит.
Марина молча кивнула — и вдруг Ирина ощутила благодарность: кто бы мог подумать, тут находятся союзники.
Зинаида Петровна вздохнула, чуть прищурившись, оценивая новые расклады. Первая растаяла стена её настороженности.
— Допустим, ты права, — устало сказала она, почти с вызовом. — Но что теперь? Нам вещи собирать, уходить? Мы, значит, тут лишние, да?
Вопрос повис между ними — неприятный, неудобный, но нужный.
Ирина тихо покачала головой:
— Что вы, нет… Конечно, нет. Уже приехали — и хорошо. Давайте просто эти несколько дней проживём по-доброму. О будущем договоримся вместе. И всё будет нормально.
Она шагнула ближе к свекрови, несмело взяла её за руку. Коснулась — ровно настолько, чтобы та почувствовала: тут нет угрозы, есть только желание понять.
— Зинаида Петровна… Я ни разу не хотела, чтобы Сергей был от вас далёк, честно. Всегда хотела, чтобы у нас были хорошие, тёплые отношения. Просто… мне кажется, без взаимного уважения это не получится. Давайте попробуем?
Зинаида Петровна смотрела на невестку, и постепенно жёсткие складки вокруг её рта разглаживались.
— Хорошо, — наконец произнесла она. — Я, наверное… не подумала. Привыкла, что в нашей семье так было принято — приходить без стука, брать без спроса. Мы жили в коммуналке, там все так жили.
— Я понимаю, — кивнула Ирина. — Но теперь времена другие. И мы можем выстроить новые, более комфортные для всех отношения. Давайте попробуем.
Свекровь неуверенно кивнула.
— Что ж, — Сергей хлопнул в ладоши, — раз мы всё прояснили, может, всё-таки займёмся шашлыками? Погода-то отличная!
Напряжение в комнате постепенно рассеивалось. Дети с визгом выбежали во двор, Кирилл с Сергеем вернулись к мангалу, а Ирина с Мариной начали готовить салаты.
— Знаешь, — тихо сказала Марина, нарезая огурцы, — ты молодец, что решилась поговорить. Я вот всё не решаюсь сказать свекрови, что не нужно заходить к нам без звонка. А ты смогла.
Ирина улыбнулась:
— Иногда нужно просто сказать вслух то, что чувствуешь. Честно, но без агрессии.
Зинаида Петровна хлопотала у плиты, время от времени бросая задумчивые взгляды на невестку. Что-то изменилось в их отношениях — появилась какая-то новая нота, которой раньше не было.
К вечеру атмосфера полностью преобразилась. Все вместе они жарили шашлыки, смеялись, рассказывали истории. Но теперь никто не хозяйничал безцеремонно – спрашивали, где что лежит, интересовались мнением Ирины.
Вечер. Дом наконец стих — по комнатам разбрелись тени и шёпоты, а на веранде, под тёмно-синим куполом неба, остались только Ирина и Сергей. В саду густо пахло сиренью: майский ветер, казалось, специально носился вокруг, чтобы этот аромат был особенно ярким именно сегодня.
– Знаешь, – почти шепчет Сергей, мягко притягивая Ирину поближе, – я, правда… горжусь тобой. Ты сегодня была просто… железная. Но никого не задела, ни одним словом. Неужели, так можно?
Ирина устало склоняет голову ему на плечо. Вздыхает:
– Просто устала, Серёжа. Терпеть устала… Вечно ощущать себя чужой под собственной крышей.
Он тянется губами к её виску. Немного неловко, чуть виновато.
– Прости. Раньше вроде и не понимал… У меня в семье личное пространство? Да никому в голову не приходило, что такое вообще бывает! Мама с детства внушала: в семье у нас, мол, секретов нет. Всё общее — и ложки, и радости, и даже заботы о том, как кто спит. Решения? Коллективные, как на собрании.
– Я понимаю… Но ты же теперь видишь: человеку важно иметь хоть что-то своё. Кусочек земли, уголок, где никто не спорит, не трогает. Свои вещи, свои чувства… Чтобы не делиться ими по расписанию.
Сергей вздыхает в темноту, будто там, среди деревьев, ищет ответы:
– Ты знаешь, что меня удивило до глубины души? Мама тебя услышала. Не просто кивнула вежливо — а по-настоящему услышала. Я, честно, не помню, чтобы она вообще признавала чужую правоту. Кроме своей, конечно.
– Может, никто с ней так не разговаривал, – мягко улыбается Ирина. – Всегда или спорили, или… сдавались без боя.
– Ну, может быть… Но сегодня был какой-то прорыв, правда. Я заметил — за ужином она спросила, можно ли взять твою салатницу. Это же… впервые за сто лет! Глядела на тебя по-новому. С уважением. Вот так.
Ирина чуть улыбается — не вслух, а где-то внутри. Мир потихоньку меняется.
Тут она вдруг вспоминает:
– А вообще… мы так и будем дальше спать на диване, как кучные ежики?
Сергей смущённо хмыкает, кашляет, будто ком в горле:
– Да я… с Кириллом и Мариной говорил. Они нас обратно в спальню зовут. Сами предложили: им, типа, неудобно занимать вашу комнату.
– Правда? Они сами? – в глазах Ирины удивление и что-то детское, доверчивое.
– Да. Марина ещё про гортензию вспомнила, простила и пообещала возместить ущерб.
И тут у Ирины, где-то под рёбрами, начинает понемногу разливаться то самое редкое, настоящее тепло. Всегда казалось, что чтобы что-то изменилось, нужно переломить мир через колено… А оказалось – иногда достаточно просто сказать вслух, что тебе больно.
– Но им ведь реально неуютно там, на диване, – вдруг думает она вслух. – Знаешь, давай пусть остаются в спальне. Это же всего-то пара дней. А мы потом… обязательно с тобой удерём куда-нибудь, только вдвоём. Настоящий, хоть и небольшой, отпуск. Договорились?
Сергей крепче обнял её:
— Обещаю. Куда захочешь. И никаких родственников.
Они тихо рассмеялись и ещё долго сидели, глядя на звёзды и наслаждаясь близостью друг друга.
