У тебя же пенсия хорошая, квартира своя, — настаивала Марина, но я отказалась платить за её племянника.
Когда умирает муж, женщина внезапно становится «удобной». Не потому что она этого хочет, а потому что теперь вроде как «никому не должна мешать». Валентина это почувствовала особенно остро уже на девятый день после похорон, когда к ней впервые пришла Марина — сестра покойного.
— Валюш, ну ты как тут? — с наигранной жалостью выдохнула она прямо с порога, занюханная какими-то сдобренно-приторными духами.
— Жива пока. Сама не знаю, как, — сухо кивнула Валентина, делая шаг в сторону, чтобы та прошла.
Марина прошла, как хозяйка, не забыв пронести перед носом Валентины целлофановый пакет с парой остывших пирожков — с картошкой, как всегда. Вечно с картошкой. Видимо, других вкусов не было в её мире.
— Вот, решила тебя порадовать. А то ты всё одна и одна… — театрально всплеснула руками Марина.
— Ага. Одна, без пирожков была. Теперь всё — праздник, — хмыкнула Валентина и пошла ставить чайник.
Дом был тихий. Даже слишком. После смерти Виктора шум телевизора перестал быть необходимостью, и теперь каждое движение Валентины звучало, как удар молотка: стук чашки, скрип шкафа, шорох тапок. Всё было громко, раздражающе. Да и Марина сидела как гостья в чужом доме, хотя вела себя, будто она хозяйка. Смотрела на стены оценивающе, глазами пересчитывала, сколько чего стоит. Особенно копилка-домик на полке — яркий, красный, фарфоровый, с окошками.
Там были деньги на Байкал.
Тихая мечта, как любимая старая песня, которую ты включаешь только ночью — чтобы никто не слышал, не начал ржать и не посоветовал «лучше сделать ремонт на эти деньги».
А мечта была простая: доехать до Иркутска, потом на автобусе до Листвянки, потом на катере — и вот он, Байкал, как на открытке. Валя представляла, как она стоит там, закутанная в шарф, с термосом в руках. Не фотографирует. Не делает селфи. Просто смотрит. Живёт. Без чужих забот.
Но этот термос в её руках заменился на чашку с мутным чаем — Марина снова пришла не просто так.
— Ты знаешь, у нас тут такое дело… — затянула она, и Валентина уже заранее знала, что речь не про пирожки и не про рецепты бабушкиных салатов.
— Нет, не знаю. Но, видимо, сейчас узнаю, — Валентина присела напротив, глядя прямо на лицо Марины. Не из злости. Из опыта.
Марина сделала два глотка, сморщилась, как будто пила керосин, и поставила чашку с демонстративной аккуратностью.
— Денис в этом году поступал. Золотая голова, Валюш, не побоюсь этого слова. Умничка. Но бюджет — не прошёл. Не хватило одного балла, представляешь? Одного!
— Куда поступал? — Валентина даже не попыталась притвориться заинтересованной.
— На юриста. В МГУ. Там конкурс — ты не представляешь!
— Представляю. У меня муж по этой специальности и умер. Наверное, от ужаса, как там теперь всё дорого, — Валентина склонила голову набок. Она уже начинала понимать, куда всё это ведёт.
— Ну вот… Я к чему… Денис расстроился, естественно. Но есть платка! 340 тысяч в год, это если без взяток. И я подумала… ну ты же всегда нам помогала… Может, и сейчас…
Вот оно. Вот она, гениальная причина визита.
Валентина замолчала. Не потому, что не знала, что сказать, а потому что знала — слишком хорошо.
— Марина, у меня пенсия двадцать три тысячи. В месяц. Ты серьёзно?
— Но ты ведь копишь! Я ж вижу — ты не живёшь на широкую ногу. Вон, фарфоровый домик этот…
Валентина резко встала.
— Ты пришла просить у меня деньги на обучение твоего племянника, зная, что у меня единственная мечта в жизни — поездка. Не машина. Не ремонт. Не поездка в Турцию. Просто поездка на Байкал. За свои. С пенсии. За тридцать лет работы и ещё пять вдовства. А ты сейчас сидишь и глазками хлопаешь, как будто это нормально. Ты вообще слышишь себя?
— Валя… Ну что ты… Он ведь мальчик хороший. Он будет тебе благодарен!
— Я не банк. Мне от его благодарности тепло не станет. И это не “он будет благодарен” — это “ты хочешь, чтобы я за него заплатила”. Вот и скажи честно.
Марина потупила взгляд. Это было единственное честное движение за весь вечер.
— Ну… Если не ты… Кто? Он ведь не виноват, что у нас денег нет. Ты всё равно одна, Валюша. Ну, а так хоть доброе дело сделаешь. Всё лучше, чем на старости лет по России кататься…
По России кататься.
Вот оно. Вот где всё срезонировало. Валентина вдруг поняла, что она не просто «вдова с пенсией». Она для них — тупо кошелёк. Сентиментальный, наивный, с пирожками. Без детей, без шумной родни, без адвоката.
Но у неё была мечта. Старая. Настоящая. И она не хотела, чтобы её снова поставили на паузу, как это делали всю её жизнь: сначала муж, потом работа, потом больница, потом похороны.
И вдруг, в абсолютной тишине, Марина добавила, почти шёпотом:
— А если не заплатим сейчас — он не поступит. Это билет в жизнь, Валя… Ты же не пожалеешь?
Валентина ничего не ответила. Просто молча встала, пошла на кухню, взяла эти два чертовых пирожка и аккуратно, не глядя, положила обратно в пакет.
— Марина. Забери вот это. И давай так. Я подумаю. Ответ дам через неделю. А пока — мне нужно побыть одной.
— Ну… хорошо. Только не тяни. Время — не резиновое…
— Вот именно, — кивнула Валентина, глядя прямо ей в глаза, — время — не резиновое. Моё тем более.
Дверь закрылась.
А потом наступила тишина. Такая густая, что казалось, она капала с потолка.
Валентина подошла к полке, сняла копилку-домик и прижала к себе, как ребёнка.
— Не дам я тебя. Пошли они все…
Но про себя всё же подумала:
А если правда — пацан без учёбы останется? А если я потом пожалею?
И вот с этим вопросом она пошла спать. Точнее — валяться в кровати и смотреть в потолок.
Потому что спать, когда тебя держит за горло совесть, просто не получается.
Всю неделю Валентина ходила с лицом, как будто у неё камень в ботинке. И достать не может, и идти надо. Она стирала, поливала цветы, варила что-то невразумительное из макарон и сосисок, которые ещё в прошлом месяце должны были закончиться, но жили, как тараканы.
Марина не звонила. Видимо, решила сыграть в холодный шантаж: «Если долго молчать — может, Валюша сама предложит». Или просто сидела и мылась в собственной правоте.
А Валентина варилась в своей каше из сомнений и привычной вины. Прямо как в детстве, когда украдёшь чужую жвачку, а потом неделю спишь с мыслью, что попадёшь в ад.
На пятый день она пошла в магазин — просто, чтобы проветриться. Взяла сумку, потёртую, но с гордым шиком, и отправилась за яйцами, хлебом и колбасой. Хоть какое-то удовольствие.
Магазин был обычный — с продавщицей в сетке на голове и песнями из «Ретро FM». У Валентины с этим местом была история: один раз она тут уронила пачку гречки, и с тех пор продавщица её запомнила, как «та, которая хромает и уронила». Ну а что — у всех свои прозвища.
В этот день всё было как обычно. До тех пор, пока она не услышала знакомый голос. Такой, с перчинкой и жалостливым тоном, как у училки, которая ставит двойку, но с улыбкой.
Марина.
— Да да, я ей сказала, конечно! Она, знаешь, такая… наивная. Всё про Байкал свой. Мечтает, дурында. А я ей: «Валя, ну ты же добрая, ну помоги!»
Голос доносился из соседнего ряда, где продавали туалетную бумагу и конфеты по акции.
— А она что? Молчит. Думает, значит. Ну, я ещё пирожков напеку на выходные, зайду — подожму там… Она ж вдова, жалко её. А деньги у неё точно есть. Копит, копит… А мы тут с Денисом по сусекам скребём!
Денисом.
По сусекам.
Жалко её.
Валентина осталась стоять за углом. Не шевелилась. Не дышала. Только сердце тук-тук-тук, как барабан на похоронах собственного достоинства.
— Главное — не давить сильно. Она если почувствует, что её использовать хотят, закроется, как ракушка. Надо мягко. Через слёзы. Через «надеемся только на вас»…
— А если не даст? — подал голос второй, неизвестный. Мягкий, мужской.
— Ну… значит, потратила жизнь зря. На Байкал в её возрасте? Ну ты сам подумай. Это же абсурд.
Валентина не пошла к ним. Не вышла на бой, не устроила сцену. Она просто развернулась, положила обратно в корзинку пачку масла и ушла. На автопилоте.
Дома она не плакала. Даже не материлась. Просто достала копилку-домик, поставила на стол и долго смотрела. Минут пятнадцать. Потом встала, пошла в ванну и включила кран. Очень горячий. Пусть пар снесёт из головы весь этот позорный спектакль, в котором она играла «добрую дура».
Но вода не помогла.
«Потратила жизнь зря…»
Это фраза как будто впечатывалась в зеркало.
Вечером она позвонила Лене — единственной своей подруге, с которой они ещё пели вместе в хоре. Ленка была вечно занята, но зато знала, когда надо просто слушать, не перебивать.
— Лен, прикинь, я услышала, как они меня обсуждают в магазине. Марина и какой-то мужик. Обзывают. Типа старая, мечтает, дурында… А она ко мне с пирожками ходит. Хитрющая тварь, оказывается.
— Так! А теперь внимательно: ты будешь давать им деньги? — голос Лены стал как у командира спецназа.
— Не знаю. С одной стороны, жалко парня. А с другой — не хочу, чтобы меня использовали, как пенсионную банкоматку.
— Валя. Ты не обязан быть хорошей. Особенно тем, кто тобой вытирает ноги. Если они считают, что ты потратила жизнь зря — самое время потратить остаток жизни на себя. Хотя бы один раз. Поняла?
— Ну… — Валентина закусила губу.
— Завтра с утра — иди и покупай путёвку на Байкал. Не откладывай. Просто сделай. До конца недели — ты должна держать в руках билеты. Всё. Я сказала.
— Ты всегда была диктатором, — усмехнулась Валентина.
— А ты — слишком доброй. Пора меняться. Удачи тебе, Байкальская вдова.
В ту ночь Валентина легла в постель с неожиданным спокойствием. Её никто не убедил, не переубедил, не запугал. Просто… голос Марины в магазине выключил какой-то старый тумблер внутри. Тот самый, который отвечал за «быть хорошей», «всем помочь», «не обидеть».
А утром — ровно в 08:52 — она открыла ноутбук, нашла сайт турагентства и ввела в поисковую строку: «Байкал. Лето 2025. Путёвка».
И пока чайник вскипал, она уже оформляла бронь.
Пусть думают, что она потратила жизнь зря. Пусть ржут. Она поедет к Байкалу. А они — к чёрту.
Утром Валентина надела своё самое боевое платье — тёмно-синее, с пуговицами и поясом, который подчёркивал талию, если втянуть живот и стоять боком. Подвела глаза, надела серёжки и впервые за последние годы посмотрела в зеркало не как «вот эта бабка с вокзала», а как женщина, у которой в кармане маршрут не на рынок, а к озеру-мечте.
Путёвка была оформлена. Её ждали три недели у Байкала, с экскурсиями, песнями у костра и даже баней на берегу. Валентина впервые чувствовала, что покупает не «отдых», а право жить по-своему. За свои. Для себя. Без «надо».
Но как же в жизни бывает красиво — когда тебе подсовывают сюрприз не в подарочной коробке, а в виде бывшего зятя, стоящего под дверью с цветами и выражением лица «я всё осознал».
— Валя… Привет. Я знаю, неожиданно. Но я должен был прийти. Поговорить.
Это был Роман. Муж её покойной дочери. Бывший. Такой, которого «вроде не за что ненавидеть», но и в глаза смотреть не хочется — потому что слишком много несказанного.
— Ага. Очень неожиданно, — Валентина упёрлась рукой в косяк. — Ты чего? Цветы по ошибке принёс?
— Нет. Я… Я узнал, что ты собираешься на Байкал. И решил — надо поговорить. Мы ведь семья.
— Ага. Только как-то выборочно. Ты же исчез, когда Дашу похоронили. Слово «соболезную» тебе, видимо, было не по карману.
Роман опустил глаза. В его руках дрожали лилии. Бессмысленные, как извинения через три года.
— Я был в ужасном состоянии. Я не справился. Прости.
— Я тоже не справлялась. Но я не сбежала. — Валентина отступила вглубь квартиры. — Ладно. Говори быстро. Мне ещё чемодан собирать.
Он прошёл внутрь, сел на краешек стула, как школьник на родительском собрании.
— Я хотел… предложить помощь. Я тут начал бизнес небольшой. Своё дело. И хочу отблагодарить тебя. Ты была рядом с Дашей. Ты всё тянула. Ты воспитывала Сашку, когда я с ума сходил. Я должен это компенсировать.
— Компенсировать? Чем? Переводом на карту? Или речами на тему «как я вырос как личность»?
— Хочешь — деньгами. Хочешь — просто поедем с тобой. Вместе. Я тоже мечтал об этом Байкале. Даша всё время говорила, что нас туда отвезёт. Мы так и не доехали…
Валентина замолчала. Где-то внутри защёлкнулась дверца. Не на ключ — а намертво.
— Ты проспал три года, а теперь решил прыгнуть в вагон мечты? Не получится, Рома. Байкал — не групповая терапия. Это мой маршрут. Моя точка. Мой, чёрт возьми, отпуск жизни. И я еду одна.
— Но ты же одна…
— А вот и нет, — Валентина усмехнулась. — Я еду с собой. С той, которой всё время говорили «потерпи», «подожди», «не сейчас».
Роман встал. Цветы остались на табуретке, как неудачный тост.
— Если передумаешь…
— Не передумаю. Только если ты вырастешь в шапке Мономаха и будешь уметь варить уху без Ютуба. Пока — дверь там.
Когда он ушёл, Валентина выдохнула. Села. Посмотрела на чемодан. Потом — на копилку-домик, в которой больше не было денег, но осталась привычка мечтать.
В обед Марина позвонила.
— Валя, ну ты же понимаешь… Мы в безвыходной ситуации… Денису так надо! Я тебя прошу…
— Марин, ты лучше пирожки неси соседке снизу. Я уезжаю. И я тебя очень прошу — не используй слово «прошу» как способ манипулировать. Это не работает.
— Ты правда… решила поехать?
— Не решила. Уже лечу.
И, не дождавшись ответа, Валентина нажала «отбой».
Вечером она уже была в аэропорту. С хрипловатым голосом в динамиках, женщинами в клетчатых сумках и парой влюблённых, которые целовались, как будто им двадцать, а не сорок пять.
Она стояла у выхода на посадку и улыбалась.
Мир, где она — главный герой собственной жизни, наконец начался.
Ты не получишь мою квартиру, — твёрдо сказала я, осознав его истинные намерения
Полгода — это много?
Лидия стояла у плиты, вцепившись в деревянную лопатку так, будто собиралась ей кого-то убить. На сковородке потрескивали креветки с чесноком и перцем, а она пыталась не вспоминать, сколько стоила эта сковородка и сколько — сами креветки. Полгода отношений. Чёрт бы их побрал, эти полгода.
Алексей должен был прийти с минуты на минуту. Лидия успела и голову помыть, и надеть то самое платье, которое он «случайно» заметил в шкафу неделю назад, намекнув, что вот бы ты как-нибудь в нём меня встретила. Ну вот. Встречаю. Только настроение — как после визита налоговой.
— Мам, ты серьёзно опять всё сама готовишь? — с порога влетела Инна, её дочь. — Ты бы ещё серебро начистила и красную дорожку постелила. К вам приедет президент любовного фронта?
Лидия смерила дочь усталым взглядом.
— Инна, не начинай. Это важный вечер. Мне хочется, чтобы всё было красиво. Это нормально.
— Нормально — это когда тебя не просят переписать квартиру через три месяца знакомства, — пробурчала Инна, снимая куртку и бросая на стул. — Я к тебе не лезу, но, мам, ты реально не видишь, что он тобой крутит, как хочет?
— Он не просил. Он просто сказал, что если мы всё равно вместе, то зачем мне бояться сделать его совладельцем. Что это якобы укрепит доверие. — Лидия попыталась звучать уверенно, но вышло как-то тухло.
— Угу. А если он скажет, что доверие укрепит пожертвование одной почки в его пользу, тоже побежишь сдавать?
— Инна! — Лидия вспыхнула. — Это… это другое. Мы вместе. И мне хорошо с ним. Я не хочу всё время думать, что кто-то хочет меня обмануть.
Инна фыркнула:
— А может, просто не хочешь остаться одна, вот и всё. Он тебе делает комплименты, носит сумки из магазина — и всё, мозг отключился.
— Это… Это низко. — Лидия отвернулась к плите. — И он делает не только это. Он заботится. Мы с ним говорим. Мы смеёмся. Он умеет меня слушать.
— Он умеет тебя уговаривать, мама. Вот и вся магия.
В дверь позвонили.
Лидия вздрогнула и почти уронила лопатку. Она на автомате пригладила волосы, поправила платье и пошла открывать, будто сдаёт контрольную на трезвость чувств.
Алексей стоял на пороге с белыми розами и тортиком из «Азбуки вкуса». Он улыбался — уверенно, широко, будто уже выиграл, не начав игру.
— Привет, красавица. Ты сегодня просто… — Он сделал паузу, чтобы эффектнее протянуть: — Сногсшибательная.
— Заходи, — мягко улыбнулась Лидия. — Мы уже почти всё приготовили.
Инна молча ушла в свою комнату, демонстративно хлопнув дверью.
Алексей, как ни в чём не бывало, поставил цветы в вазу, тортик — в холодильник, и уже через десять минут сидел за столом, наливал вино, делал комплименты салату, чесноку и новым серёжкам Лидии.
— Ты знаешь, я подумал, — сказал он между делом. — Мы же всё больше времени проводим вместе. Может, правда, имеет смысл всё узаконить? Я про совместную прописку. А там, может, и дальше посмотрим.
Лидия нервно усмехнулась.
— Опять?
— Ну а что. Ты живёшь в отличной квартире, бизнес у тебя работает, ты красивая, умная — чего тебе не хватает? Безопасности? Так я тебе её даю. Я рядом. Я не бегаю, не вру, не пью.
— И не работаешь, — не удержалась она.
Алексей усмехнулся:
— Ну, я в процессе. Свои дела, свои схемы. Я не из тех, кто будет на дядю вкалывать.
Вот именно, не будешь. На дядю — не будешь. А на женщину — вполне, и даже с удовольствием, — подумала Лидия, но промолчала.
Позже, когда он пошёл в душ, а она собирала посуду, Инна снова вышла из комнаты.
— Он ещё не начал делать ремонт в твоей ванной? Или сразу ключи от сейфа попросит?
— Инна, мне уже пятьдесят семь. Я не девочка. Я всё понимаю. Я просто… я хочу попробовать. Последний раз.
Инна посмотрела на мать и вдруг сказала:
— Если любишь, перепишешь всё. Если уважаешь — не попросишь.
И ушла спать, оставив Лидию с полным раковиной, пустым бокалом и чувством, что внутри у неё только что что-то треснуло.
Любовь на вторичке
Неделю спустя они поехали в Тверь. Алексей сказал, что у него там старый друг, надо на пару дней — заодно развеяться. Лидия сомневалась, но уступила. Было видно, что ему хочется, чтобы она это сделала — поехала. Значит, надо ехать.
Дорога была унылой. Алексей не слушал музыку, только проверял телефон и с кем-то переписывался. Лидия смотрела в окно и вспоминала, как сама ездила сюда — лет двадцать назад. С мужем. Тоже отдыхать. Только тогда — была любовь. Или казалась ею.
В Твери они поселились в гостинице «Волга». Номер обычный, даже душноватый. Но Алексей был бодр, как студент на каникулах. Он куда-то мотался, говорил о каких-то делах, встречах. Лидию оставлял одну. Вечером появлялся, приносил пирожки и уставшую улыбку.
На третий день она пошла его искать.
Нашла быстро. Он сидел в кафе у вокзала с каким-то типом в кожанке и громко рассказывал, как «эта баба сама готова ему всё отписать — надо только почаще говорить, что любит». Улыбка у Алексея была такая, как у кота, который только что разодрал канарейку.
У Лидии всё внутри оборвалось. Сердце стало как в банке — громкое и пустое.
Она стояла за колонной, слушала и не верила. Или верила. Просто не хотела. Но голос был его. Слова — его. Манера — его. Всё — его.
Она ушла, не дослушав.
Вернулась в гостиницу. Собрала вещи. Оставила ему записку: «Не возвращайся. Всё знаю. Ключ у администратора».
В поезде обратно её трясло. Мерзко, физически. Хотелось выкинуть всё — платье, духи, даже телефон. Стереть. Вычистить.
Но дома уже ждала Инна. Увидев мать, она не сказала ни слова — только обняла.
— Я дура, да? — хрипло спросила Лидия.
— Нет, мама. Ты живая. А это куда страшнее.
Отлично, продолжаю рассказ. Ниже — финальная, третья глава, в которой Лидия оборачивает всё против Алексея. Глава будет насыщенной, с эмоциями, сарказмом, неожиданным поворотом и достойной развязкой.
Не ты меня сделал слабой — ты ошибся женщиной
На следующее утро Лидия проснулась рано. Без истерик. Без истощённого лица в зеркале. Без привычного теперь кома в груди. Она заварила кофе, как всегда, чуть крепче, с корицей — и впервые за многие месяцы почувствовала вкус. Настоящий. Горький, насыщенный. Такой же, как и она сама. Бывшая доверчивая женщина. Теплая, наивная, с открытым сердцем. Всё. Конец.
Телефон лежал на столе, в списке контактов был один номер, который она не набирала уже лет пять. Там было написано: Таня «НТК». Та самая журналистка, с которой когда-то, еще в начале двухтысячных, Лидия делала бьюти-рубрику для местного телевидения. Дружили недолго, но крепко, пока не вмешался какой-то мужик, как всегда. Потом размолвка, обиды. Но номер остался.
Лидия нажала вызов.
— Алло? — на том конце звучал сонный, но всё ещё уверенный голос. Как будто жизнь её только по касательной царапала.
— Таня, привет. Это Лида. Лида Гончарова. Помнишь такую?
— Ох ты ж чёрт… Лида! Ты что, воскресла? — в голосе послышалось весёлое удивление, но и лёгкая тревога. — Ты чего звонишь? Что-то серьёзное?
— Хочу тебе подкинуть сенсацию. Есть один персонаж. Имя — Алексей Винокуров. Аферист, рецидивист по чувствам. Только всё делает в белых перчатках. Хочешь историю с мясом?
— Гони! — Таня оживилась. — Ты не поверишь, я как раз ищу нормального героя для сюжета. Не про пенсионеров с дровами, а что-то живое, мерзкое, скользкое. Давай!
— Приезжай ко мне. Адрес у тебя старый остался?
— Да. Буду через час. С камерой.
С камерой. Лидия даже улыбнулась.
Когда Таня вошла, всё уже было готово. На столе — не уютный пирог, не кофе с пенкой. Нет. Папка с документами. Список афер Алексея, подтверждённый скринами переводов, переписками, фото с другими женщинами — всё, что она достала за две недели. И одна флешка — с записью его разговора с Виктором. Чистый, звонкий голос, произносящий:
— Да ладно тебе, Лидка — не девочка, поймёт. Главное, чтобы завещание на меня сляпала до осени. А потом хоть трава не расти.
Таня слушала, не перебивая. Сжимала ручку, кивала.
— Громко. Очень громко. — наконец произнесла она. — Я могу это оформить как «история сильной женщины», но главное — вытащить его наружу. Есть вариант через YouTube-платформу, у нас там проект идёт — «Анатомия лжи». Мы таких раскладываем по косточкам.
— Мне не деньги. Мне справедливость. — Лидия говорила спокойно. — Он не просто меня хотел обмануть. Он пытался разрушить то, что я строила всю жизнь. Салон. Дом. Семью. Даже с дочерью начал клинья вбивать. Он должен знать — женщины тоже умеют бить. Только не кулаком. А по карьере, по самолюбию. По жизни.
Таня захлопнула ноутбук.
— Он пожалеет, что к тебе вообще подошёл.
Ролик вышел в сеть через четыре дня. Название простое: «Любовь за квадратные метры. История одной аферы». Там была Лидия, рассказывающая без слёз и истерик, сдержанно, чётко, как в протоколе. Там были фрагменты аудио. Комментарии психолога. И всё это с музыкальным оформлением — напряжённым, с хриплым голосом диктора.
Интернет взорвался. В первые сутки — миллион просмотров. Алексей, как оказалось, был не новичком: женщины начали писать в комментариях, кто сколько ему должен и что «Алексей П. из Перми» подозрительно похож на «Алексея В. из Мытищ».
Через неделю Алексей лишился работы в агентстве недвижимости — там посмотрели ролик и аккуратно выставили его за дверь. Две бывшие возбудили дела по возврату средств. Виктор, тот самый друг, сдал его с потрохами, чтобы самому не сесть.
А Лидия? Лидия вернулась к обычной жизни.
Только уже не с открытым сердцем. А с защитой. Тёплой, но стойкой, как бронежилет. Теперь она была не просто женщиной. Она была женщиной, пережившей предательство и не сломавшейся.
На День Рождения Инна пришла с цветами и тортом.
— Мама, ты опять в чёрном? — насмешливо подняла брови.
— Это не траур, это стиль. — усмехнулась Лидия, откупоривая вино. — И это не тебе, Иннушка, объяснять — ты три года в сером ходила, пока не развелась со своим бухгалтером из ада.
— Ой, не напоминай. Главное, теперь у нас всё хорошо. Ты молодец. Ты выстояла.
Лидия посмотрела на дочь, потом в окно. Весна. Солнце. Шум улицы. Гудят машины.
— Я не выстояла. Я поняла, что уступать — это не слабость. Но прощать, когда тебя хотят обокрасть — это не великодушие, это глупость.
— Мам, ну ты философ теперь. Может, блог заведёшь?
— Ага. Назову «Как не сдохнуть от любви после пятидесяти». Подписывайся, пока бесплатно.
Инна засмеялась, обняла мать.
А Лидия подумала: если бы всё повторилось — она бы снова поверила. Снова впустила. Потому что не жизнь делает женщин сильными. А предательство. Оно, как ледяной душ — сначала шок, потом бодрость.
И только не каждый мужчина выживает после такого душа.
